Елена Арсеньева - Поцелуй с дальним прицелом

Может быть, стоит пошарить по стеллажам? Нет, больше нет времени, секретарша закончила болтать и заглянула в комнату. Рановато вернулась, но будем благодарны судьбе и за маленькие подарочки. Надо надеяться, красотка не заметит, что корзинка пуста.

– Нашли блокнот?

– Увы, нет! – призналась Алёна, ни чуточки не покривив душой. – Видимо, моему шефу придется самому обратиться к вашему и попросить поискать. Тут уж мы с вами бессильны, да? Не стоит и напрягаться.

– Не стоит! – кивнула секретарша с таким энтузиазмом, что Алёна мигом поняла, что этот лозунг – «Не напрягаться!» – вообще был девизом ее жизни. – Тем более что мне уже пора бежать.

Наверное, надо было хотя бы из вежливости поинтересоваться, куда понесут красотку ее обворожительные ножки. Однако Алёне было на это глубоко плевать. Она была так счастлива услышанным, что забыла о вежливости. Секретарша уходит, какая удача! Ведь, судя по всему, у этой барышни не только мозги куриные, но и память короткая. Есть шанс, что до завтрашнего утра, до нового появления на работе, она начисто забудет о визите Алёны, «какой-то секретарши какого-то забывчивого клиента». И Никита Шершнев никогда не узнает о маленькой диверсии, произведенной в его кабинете.

– Ну что ж, тогда пойдемте скорее, дорогая… ах, простите, не знаю вашего имени! – заспешила она.

– Анастази! – представилась красотка. – Меня зовут Анастази!

Фу-ты ну-ты, ножки гнуты! Вот мы какие! Анастази! Настя, значит. Настасья, вот ты кто, а никакая не Анастази! Совершенно по классику получается: «Звала Полиною Прасковью и говорила нараспев, корсет носила очень узкий и русский Н, как N французский, произносить умела в нос». А впрочем, может статься, барышне пришлось сделаться Анастази, чтобы никто не называл ее на здешний манер Настя́. Французы большие мастаки уродовать русские имена: Софья́, Лена́, Марина́… et cetera, et cetera…

А не наплевать ли на причину ассимиляции? По-настоящему Алёну сейчас интересовал только один вопрос: наденет ли Анастази снова свои зелененькие глазки или пойдет в сереньких?

Не надела. Вполне возможно, что изумруды предназначались только для шефа, то есть были частью секретарской униформы.

Ладно, пусть Алёна тоже чудит из-за одного молодого-красивого, но его чернющие глазищи – свои собственные, без обману!

То есть хочется верить, что это так…

– Вам в какую сторону? – спросила Анастази, когда они уже спустились вниз и вышли на улицу. Она аж попрыгивала от нетерпения, бедняжка!

Алёна махнула рукой в неопределенном направлении.

– Ой, а мне сюда! – Секретарша тоже помахала в пространство – правда, размещающееся в противоположном направлении от указанного Алёной. – До свиданья, бон кураж!

Бон кураж – это было самое что ни на есть подходящее пожелание для авантюристки. Желаю удачи, мужества, везения… Алёна от души понадеялась, что пожелание сбудется, что ее отчаянный кураж принесет ей удачу!

Она помахала Анастази, однако той уже и след простыл. Алёна повернулась, прикидывая, в какой стороне находится ее дом, то есть дом Марины (она еще путалась в переплетении улиц и переулков, сходящихся на длинную, извилистую Фобур-Монмартр), и вдруг увидела нечто совершенно невероятное.

Какие-то люди – двое белых и один толстый негр – били на обочине дороги Никиту Шершнева.

Били смертным боем!

Значит, это Корсаку я отдавалась со всем безумием моей любви к Никите. Это Корсак сейчас отвалился от меня, словно насосавшийся моей крови клоп…

Тому, кто будет это читать, легко вообразить себе все те упреки, которые я ему бросила, и все те доводы, которые он приводил в свое оправдание. Корсак, конечно, уверял, что, войдя в комнату, увидев меня, полуголую, лежащей на полу и крепко спящей (Корсак уверял, что принял мой обморок за пьяный сон), он решил, будто я пришла к нему, чтобы довершить то, что начала во время танца, да заснула, не дождавшись.

– Что, что я начала? – отчаянно закричала я. – Что я делала?

– Ты прижималась ко мне, ты соблазняла меня, как девка.

– Я не девка! – закричала я.

– Ну что ж, знаю, что я был у тебя первым, – самодовольно сказал Корсак… и я вдруг вспомнила, что, вообще говоря, корсак – это такая степная лиса. Ну да, я сейчас так и ощущала себя – жалкой добычей в зубах хищника… – Но когда я это понял, то уже не мог остановиться. Ты не давала мне остановиться! Ты сама меня звала.