Дж. П Моннингер - Пойми и прости

Ближе к вечеру Джек отвел меня в номер и завалил в постель.

Двери балкона были открыты, и парижское солнце наполняло теплом часть комнаты. Он клал виноградинки мне в рот и целовал меня — было смешно, глупо и невероятно страстно. Наши тела двигались в унисон. Иногда он был груб, словно ему пришлось отказаться от чего-то ради меня, словно какая-то часть его тела состояла из ДНК рыбы и морской воды, которая требует свободы и независимости. А я думала о Деве Марии — как ни абсурдно, — неожиданной беременности и Христе у нее на руках. Все перемешалось: великолепное тело Джека, его таинственное дневное исчезновение, солнце, тепло этого дня, запах Парижа, грязный и удушливый от усталости и людской суеты, а я просто отдалась ему, впустила его в себя, открылась ему, уже не различая грани между нами.

Немного позже я легла рядом, положив голову ему на плечо. Джек медленно и спокойно щекотал мою спину стебельком фиалки, которую купил у торговки незабудками для военного фонда. Он калякал маленькие рисунки на моей спине, и наше дыхание слилось воедино.

Я просто лежала рядом, и наши тела остывали вместе.

— Как тебе наш секс? — спросил он спустя некоторое время. — Великолепно или просто хорошо?

— Тебе в этом нет равных, дружок.

— Ужасный вопрос, не так ли? Если ты скажешь, что было здорово, а твой партнер считает, что было так себе, то между вами образуется огромная пропасть. Если ты говоришь, что было хорошо, но не отлично, а твой партнер думает, что было потрясающе , то ты его оскорбишь. Один из парадоксов современной жизни.

— Это как ездить в Финикс.

Он немного приподнялся и вопросительно взглянул на меня.

— Старая история в моей семье, — объяснила я. — Давным-давно моим маме с папой выпал шанс отправиться в Финикс. Они поехали и ужасно провели там время. Целую поездку папа думал, что мама хочет этого, а мама думала, что это путешествие важно для папы. Поэтому в моей семье это называется «поездка в Финикс».

— И мораль этой истории…

— Важно говорить правду своему партнеру.

— Думаю, ты очень вкусная в постели, — сказал он. — Я люблю заниматься с тобой любовью.

— Я рада, что тебе нравится. Но у меня так себе впечатления.

Его рука замедлилась на моей спине. Я отвернулась, чтобы он не видел моей улыбки.

— Ты негодяйка, — сказал он. — Ужасная негодяйка.

— Ты выворачиваешь меня наизнанку, Джек. Звонишь во все колокола.

— Хорошо, я рад.

— Но делаешь это как-то так себе.

Он попытался столкнуть меня с постели. Я обхватила его руками и не отступала. Тогда он посадил меня сверху на себя — я обожала его силу, то, что он может крутить мной как захочет, — и поцеловал меня всем телом. Мы долго целовались, пока открытая дверь балкона впускала парижский свет, понемногу перетекающий в ночь. Мы искренне признавались друг другу в любви. Наши поцелуи, казалось, стали бесконечными, ведь мы не хотели упускать ни секунды друг с другом.

На закате Джек позвал меня сажать дерево.

Не знаю, что сможет удивить меня еще больше. Оставив меня примерно на час, он вернулся в номер отеля «Трентон» с саженцем ясеня, завернутым в мешковину. Деревце выглядело живенько, но было настолько маленьким, что не поднималось выше моего колена.

Он вынес его на балкон и заставил меня проделать обряд приветствия Короля Льва. Я подняла деревце над головой и представила его равнинам Африки — или Парижа. С Джеком все было таким веселым и беззаботным. Он спел песню Короля Льва и заставил меня спеть « Жизни вечный круг ».

— Так к чему это все? — радостно спросила я. Ему удалось поднять мне настроение.

У него было две бутылки красного вина, обе без этикеток. Видимо, он нашел частного продавца вина — это так похоже на Джека. Он заставил меня держать дерево — обращался с ним как с ребенком, — пока сам открывал первую бутылку. Вытащил два стула на балкон. Было тесно, но нам почти удалось уместиться там вместе, по крайней мере, выставить на улицу ноги.

— Выпьем за его здоровье, — сказал он. — За долгую жизнь дерева.

— За здоровье, — повторила я, подняв бокал.

Джек оценивающе сделал глоток.

— Неплохо , — с улыбкой сказал он.

Джек выглядел невероятно живым, счастливым и готовым ко всему на свете. Он даже сбил меня с толку своим видом.

— Пусть это дерево станет стрелой в будущее, — наигранно серьезно сказал он. — Сегодня вечером мы с тобой посадим дерево. Отрежем пряди наших волос и закопаем их вместе с ясенем… Отправимся в Люксембургский сад и посадим там свое дерево, чтобы в его тени отдыхали все Хемингуэи будущего. Можно будет навещать его каждый раз, когда мы будем в Париже. Все в мире будет идти своим чередом, что-то познает поражение, что-то — процветание, а твое дерево… наше дерево… оно будет расти. И наши внуки смогут навещать его.