Джулия Гарвуд - Опасные забавы

Каждый человек, даже самый замкнутый, жаждет найти кого-нибудь, кому смог бы поверять свои секреты, и Монк не был исключением. Джилли стала для него хранительницей всех его тайн. Он доверял ей безоговорочно еще и потому, что сам знал о ней все.

Они уже были вместе четыре месяца, когда однажды ночью (после долгой и страстной близости они сидели на кровати в подушках и пили охлажденное шампанское) Монк открыл Джилли свое сердце. Сначала он рассказал об унылом детстве и юности на ферме в Небраске, на жалком, пропеченном солнцем куске земли, у родителей, столь же высушенных скудной жизнью, как овощи на их огороде — вечной засухой. Отец не расставался с ремнем. Мать (серая мышь, что шарахалась от собственной тени и выходила за ворота разве что на воскресную службу) только хлопала глазами, когда муж бил единственного сына смертным боем, стараясь выколотить из него тягу к странствиям. Монк рано понял, что жаловаться ей бесполезно — в ответ услышишь, что надо чтить своего отца. К десяти годам он ненавидел родителей настолько, что ночами засыпал в мечтах о том, как однажды замучит их до смерти.

Жизнь его крутилась в узком замкнутом кругу. Постепенно он начал подворовывать по выходным из церковной кассы, а когда школа осталась позади, собрал немудреные пожитки в котомку (бывший мешок из-под перловки) и ушел, чтобы уже не возвращаться. В Омахе он поступил в колледж. Ворованных денег хватило на первый семестр, а на остальное время Монк взял ссуду, которую не намерен был возвращать. Четыре года спустя он покинул и родной штат, тоже навсегда.

О родителях он почти не вспоминал. Если их уже не было в живых, тем лучше. Этот болезненный этап давно был перечеркнут жирной чертой. Монк искренне полагал, что не нуждается ни в ком, что проживет и сам по себе.

Но все изменилось. Он хотел разделить с Джилли не только настоящее, но и прошлое, поэтому рассказал ей и о том, как стал киллером.

Свое первое убийство он совершил уже в зрелом возрасте, на двадцать втором году жизни. Какое-то время он лелеял мечты стать театральным актером, надеясь таким образом удовлетворить тягу к переодеванию. В самом деле, Монка приняли в труппу. Он был неплох, настолько неплох, что получил главную роль в одной летней пьесе. Однако тем самым он перешел кое-кому дорогу. Конкурент подбил галерку освистать Монка, тот смешался в важной сцене, забыл роль и с треском провалил пьесу. Это позволило конкуренту очернить его перед директором труппы. Монк потерял работу и затаил злобу. Два года спустя он расквитался с обидчиком, прирезав его. Это был для него новый, волнующий опыт.

— Тогда ты и сменил имя?

— Нет, имя я сменил раньше, при поступлении в колледж. Пришлось сляпать новое свидетельство о рождении. Вышло правдоподобно! По крайней мере никто не задал никаких вопросов.

— А я могла только мечтать о колледже, — вздохнула Джилли. — Мать считала, что для колледжа я не вышла умом. Вообрази, я годами копила на то, чтобы получить образование, а она просто отобрала эти деньги! Они пошли на обучение Кэрри, сестры.

— Значит, и тебе не слишком посчастливилось с родителями…

— Да уж! — Глаза Джилли наполнились слезами. — Детство у меня было безрадостное. Отца я почти не знала — он нас бросил, когда я была еще совсем маленькая. А все из-за матери!

— Как это?

— Ты не представляешь, что это была за стерва! Выжила отца из дому. Сначала он терпел, потом ушел к другой, и я его совсем не виню. Нелегко жить бок о бок с бессердечной женщиной. Мать ни разу меня не приласкала, ни разу не сказала доброго слова, а мне так хотелось любви! Кончилось тем, что я попала в неприятность… ну, ты понимаешь… забеременела. «Ты опозорила нас, опозорила»! До сих пор слышу, как мать и сестра кричат на меня. — Джилли поникла и с тяжким вздохом продолжала: — Какой простодушной девчушкой я тогда была! Верила, что ребенок все изменит, что мать и сестра, эта любимица и надежда семьи, простят мою ошибку. Что они помогут мне растить дочь! Я так мечтала дать ей все, чего никогда не имела сама!

— Но вышло иначе.

— Это было ужасно! — Она до боли стиснула руку Монка. — Когда мать и сестра пришли ко мне в родильное отделение, я думала, они собираются забрать меня домой…

Джилли хотела продолжать, но не могла и лишь сухо глотнула. Переполненный сочувствием, Монк поднес к ее губам бокал.

— Что же было дальше, любовь моя?

— О, дальше… дальше было самое страшное. Они забрали только мою дочь! Войдя, Кэрри без единого слова, без единого взгляда в мою сторону прошла к кроватке, вынула ребенка и вышла. Я бросилась следом, но мать схватила меня за руку. Я спросила, куда уносят мое прекрасное дитя, и услышала: «Не беспокойся об Эвери, она поедет с нами домой». Эвери! Что за нелепое имя для моей крошки! — Джилли отерла мокрые щеки ладонью. — Мне не позволили дать собственному ребенку даже имя! Я уверена, что это дело рук Кэрри. Все в доме крутилось вокруг нее, неудивительно, что и в этом она поступила по-своему.