Елена Арсеньева - В пылу любовного угара

Лиза шагнула было на кухню, как вдруг раздалось дребезжание оконного стекла и одновременно – громкий стук в дверь. Глянула в окно – и не поверила глазам, увидев за стеклом полицейского с винтовкой. Что за бред?

Кинулась к двери, распахнула ее – и в коридорчик вломилась давешняя тетка в грязном розовом капоте. За ней громоздилась фигура еще одного полицая.

– Попалась, воровка! – закричала тетка. – Держите ее, господа полицаи, я сама видела, как она влезла в окно!

– А ну, покажь аусвайс! – приказал полицейский, напирая на Лизу.

– Ничего не понимаю… – слабо простонала та. – Вы кто такие?

– Ты сама сначала скажи, кто ты такая! – надсаживалась тетка. – Я тут хозяйка всему, над всем домом, Наталья Львовна Пошехонская. Вы только поглядите, господа полицаи, – обернулась она к тем, всплескивая руками, – стоило уехать ненадолго, оставить на племянника дом и двор, как он развел тут ворья несчитаное количество! – И она зачем-то несколько раз ткнула пальцем в Лизу, как если бы та была не одна, а экземплярах, скажем, в десяти. – Несчитаное! – повторила Наталья Львовна с выражением. – А сам куда-то подевался. Квартира настежь отперта, заходи кто хочешь, бери что хочешь!

– Помолчи, тетенька, хоть минуту, – устало сказал полицейский. – А ты, девушка, аусвайс показывай. Есть у тебя аусвайс?

Лиза молча смотрела на него и думала: все, она погибла. Аусвайс-то у нее имелся, только он ведь выписан на имя Елизаветы Петропавловской, Лизочки, которую хозяйка, конечно, великолепно знала. И если она увидит аусвайс с фотографией одной Лизы, но с именем и фамилией другой…

И вдруг раздался знакомый голос:

– Наталья Львовна! Вы вернулись? Как съездили?

Боже мой, да это же отец Игнатий! Кажется, никому на свете Лиза еще не радовалась так, как сейчас старику, которого только полчаса назад называла мерзким старикашкой. Хотя… Чем он поможет-то, если возьмутся проверять ее аусвайс?

– Съездила хорошо, – словоохотливо сообщила Наталья Львовна, – картошки наменяла, муки, сала. Но, главное, вернулась вовремя! Подхожу к дому, а она в окно лезет. Воровка! – И тетка снова принялась тыкать коротким пальцем с грязным ногтем в Лизу.

Отец Игнатий посмотрел на Лизу, пожал плечами и сказал спокойно:

– Да какая же воровка? Подруга моей внучки, ее тоже Лизой зовут. Моя Лиза в село уехала – так же, как и вы, вещи на продукты менять, – а подругу попросила тут пожить да за моим здоровьем посмотреть.

Лиза так и застыла с приоткрытым ртом. Виртуозность вранья привела ее в восторг. Вот же сообразительность, а? Кто бы мог ожидать от этого святоши…

– Вы, Лиза, с чего вдруг решили в дом через окно пробираться? – спросил старик, усмехаясь совершенно беззаботно. – Я же вам ключ дал.

– Я его дома забыла, – как можно спокойней ответила Лиза. – Вон он, на столе лежит. И что мне было делать, как не в окно лезть? Кабы я знала, что вы скоро вернетесь, я бы вас подождала, а так…

– Пускай аусвайс покажет, – упрямо буркнул полицейский, прислоняясь к дверному косяку. – Внучка не внучка, подруга не подруга, а аусвайс надо предъявить.

Понятно, ему было жаль, что его попусту оторвали от дела, а скорее от безделья, и он хотел теперь во что бы то ни стало продемонстрировать свою власть.

Лиза и отец Игнатий переглянулись, и она поняла, что до старика дошла опасность их положения. Тот даже побледнел, не зная, что ответить полицаю. И тут, словно по мановению волшебной палочки, зазвучали шаги на лестнице, и в комнату вошел… Петрусь. У него был усталый вид, глаза провалились, видно, мало приходилось спать, осунулось и заросло щетиной лицо, рубаха была грязной, а все же никогда еще не казался он Лизе более желанным, более любимым, чем сейчас. Она даже о своих бедах забыла. Смотрела на него и думала – да как же можно было просто помыслить уйти от него, покинуть его?

– Здорово, Илюха, здорово, Савичев! – за руку поздоровался Петрусь с полицаями. – Что вы тут злобствуете, словно мусора советские? Отстаньте от девушки. Нет у нее никакого аусвайса и быть не может, потому что ее документы я сам позавчера на перерегистрацию унес. Она с мужем развелась и фамилию меняет обратно на свою, на девичью. Была Иванова, стала Петрова.

Лиза тупо порадовалась тому, что Петрусь не придумал какие-нибудь более сложные фамилии, запомнить которые у нее не хватило бы сейчас соображения. А еще она подумала: неужели кто-то в такие времена может разводиться? А впрочем, если люди могут влюбляться, то, наверное, и жениться могут, и разводиться… Жизнь идет. Банально звучит, зато верно.