Елена Арсеньева - В пылу любовного угара

Алёна наскоро придумала предлог и набрала номер. Нина Ивановна взяла трубку почти тотчас, словно ожидала ее звонка.

– Нина Ивановна, у меня к вам вот какой вопрос… – начала Алёна после необходимых реверансов на тему «Как поживает ваш скот?» (эту фразу из любимой книжки юности «Дело, которому ты служишь» она обожала и порою не могла удержаться, чтобы не пустить ее в ход). – Я тут генеральную уборку надумала устроить, но сама не осилю. И времени нет, да и особого желания возиться, если честно. Вы не знаете, в нашем доме никто этим не промышляет? Ну, в качестве приработка. Я заплачу, сами понимаете.

– Понимаю, что заплатишь, – хихикнула Нина Ивановна. – Еще бы ты не заплатила! Кто ж за бесплатно станет трудиться? Никто. Но вот ничем тебе не могу помочь. По-моему, никто у нас не пойдет к тебе убираться. Народ сама знаешь какой. Боится себя уронить…

– В каком смысле – уронить? – удивилась Алёна. – Нет, я все понимаю и, например, вас не попросила об этом. И Галину из второго подъезда тоже, она все же в городской администрации работает. Но вот Рая – она вроде и так уборщица, насколько мне известно. Может, мне к ней обратиться, как считаете?

– К Райке Конопелькиной обратиться – боже тебя упаси! – с искренним ужасом воскликнула Нина Ивановна. – Она и так тебя терпеть не может, а тут и вовсе поедом съест. Она ведь даром что уборщица, но не где-то как-то абы как. Она всю жизнь проработала в районном музее в Сормове, этой, как ее… хранительницей, что ли, ну а когда на пенсию вышла, ее там уборщицей и оставили. За боевые заслуги. Там, в том музее, вся ее жизнь. Честное слово! Я Райку недолюбливаю, но уважаю. Ты думаешь небось, она цветы с дачи с утра пораньше прет для продажи? А вот и нет. В музей, в родимый свой музей тащит. Там все ее цветами с весны до осени уставлено, вот она как его любит!

– Ничего себе… – ахнула до глубины души пораженная Алёна. – Кто бы мог подумать!

– Да, вот так, – сказала Нина Ивановна. – Человеческая душа – вообще загадка. Хотя, с другой стороны… ежели посмотреть: живет с Васей, а ты ж сама его знаешь… детей не имеет… Любить-то что-то надо? Вот она и любит до смерти свой музей и все его экспонаты.

Они еще немножко поохали на тему загадочности человеческой души вообще, а Раиной конкретно, и Нина Ивановна уже начала было переходить к вопросу, по какой причине Алёну сегодня вечером ждали менты. Поэтому наша героиня быстренько с собеседницей распрощалась. Не до трепотни! Гораздо важнее то, что выяснилось: Рая была в девичестве не Москвичом, а Конопелькиной. Очень мило! И работала в районном музее Сормова…

Лиза стояла за высокими кустами бересклета, плотно прильнувшими к стене дома, и смотрела на автомобиль, который лихо развернулся около подворотни и остановился. Верх был опущен, и она отчетливо видела скучающее лицо шофера, который лениво жевал зубочистку, изредка вынимая ее изо рта и внимательно разглядывая. Его звали Ганс Файхен, он служил денщиком у Шубенбаха с начала восточной кампании, был известен откровенной наглостью по отношению к другим денщикам и водителям, но страшно заискивал перед своим начальством, а все свободное время проводил на толкучках, выменивая на пайковые продукты хорошие шерстяные вещи. Файхен был скуп, очень любил курить, но отказывал себе во всем, даже в сигаретах, чтобы прийти с толкучки с хорошей добычей.

Все это рассказал Алекс Вернер. И хотя имя шубенбаховского шофера не имело, конечно, никакого значения, сведения насчет его пристрастия к сигаретам помогли вчера составить верный план действий. А впрочем, будет план верным или совсем наоборот, покажет время… причем очень недолгое. Все решится в течение ближайших пятнадцати минут.

Файхен посмотрел на часы. На его физиономии появилось некое недоумение. И Лиза знала почему: по гауптману фон Шубенбаху можно было часы проверять – ему следовало выйти из подворотни две минуты назад, однако его не было. Лизе была известна причина задержки: Шубенбаха остановил на пороге внезапный звонок по телефону. Разумеется, Лиза была также в курсе того, кто и почему позвонил гауптману. Это был Алекс Вернер, которому вдруг именно сейчас, с утра пораньше, взбрело в голову сообщить другу Вальтеру о своем ночном телефонном звонке в Берлин и о беседе с отцом. Алекс рассказал отцу о честолюбивых надеждах Шубенбаха занять место главного военного следователя Восточного фронта, и герр Вернер-старший обещал всеми силами поддержать надежды молодого человека, делающего карьеру.