Эвелин Энтони - Выстрелы в замке Маласпига

– Синьорина Декстер? Я – Алессандро ди Маласпига.

Она протянула ему руку, и он поднес ее к губам, не касаясь. Глаза у него были большие, черные, с тяжелыми веками. В следующий миг он улыбнулся ей и глазами и губами.

– Прошу, моя мать уже ожидает вас.

Комната показалась ей невероятно длинной. Впоследствии, когда она привыкла, комната уже не казалась такой большой. Но в тот день она походила на просторный коридор; ее стены были увешаны гобеленами; в самом центре стоял огромный, изукрашенный пышной резьбой стол; изукрашен резьбой был и раскрашенный и позолоченный камин, все с тем же гербом Маласпига. Стол был застлан белой скатертью и уставлен серебряной посудой; около него находились два лакея в белых ливреях. В длинном кресле, положив ноги на скамеечку, сидела пожилая женщина; увидев Катарину, она подняла бледную, сверкающую кольцами руку.

Зазвучал все тот же звонкий, как колокольчик, с прекрасными модуляциями голос:

– Как чудесно, что вы пришли. Я мать Алессандро. Мы говорили с вами по телефону. Пожалуйста, сядьте рядом со мной, я хочу на вас посмотреть.

У нее было красивое, невероятной белизны лицо с большими черными пылающими глазами, ярко-алым напомаженным ртом. Из-под широкополой шляпы плавными волнами выбивались черные с проседью волосы, с тульи ниспадала вуаль. К левому лацкану черного шелкового платья была пришпилена бледно-розовая роза. Оправившись от первого потрясения, Катарина поняла, что ей уже около восьмидесяти. С канапе поднялись две фигуры: одна из них двигалась с особой грацией, естественно присущей итальянкам; Катарина пожала руку болезненно-худой девушке с красивым лицом и угольно-черными глазами. Из всей косметики она пользовалась лишь карандашом, который подчеркивал глубину ее глаз, в ущерб красоте лица и губ.

– Моя невестка Франческа, – представила ее старая герцогиня. – А это наш друг, мистер Драйвер. – Она четко выговорила английское имя. Приветствие молодой герцогини ди Маласпига было достаточно кратким. Драйвер подошел к Катарине и пожал ей руку. Это был молодой человек, лет за тридцать, светловолосый, сероглазый, с красивыми зубами; она вдруг подумала, что можно скрыть что угодно, но только не великолепную работу североамериканских зубных техников.

– Хэлло, – сказал он. – Джон Драйвер. Рад познакомиться, мисс Декстер. – Акцент был канадский.

– Садитесь, – вновь пригласила старая герцогиня. – Поближе ко мне, дорогая. – И она одарила Катарину очаровательной улыбкой.

Лакеи начали подавать чай. Это был целый ритуал. Чай разливали из огромного серебряного чайника по крохотным, чуть не на один глоток, чашечкам. Сахар и молоко подавали на серебряном подносе. На блюдах лежало всевозможное печенье и пирожные; огромный глазированный, с грецкими орехами торт был торжественно разрезан на куски, которые разнесли всем присутствующим. Никто не ел, кроме канадца и герцога, который взял одно пирожное и съел половинку; Катарина слишком нервничала, чтобы есть; допив свою чашечку, она держала ее на весу, а сама между тем думала, имел ли Бен Харпер или Фрэнк Карпентер хоть какое-нибудь представление о том, чего просят, когда предложили ей познакомиться со своей семьей. Семья. Ну, не смешно ли употреблять это слово по отношению к этим, словно бы нереальным, стилизованным людям? Красивая, хотя и похожая на мумию, старая женщина в своей живописной шляпе и со свежей розой; наделенный невероятной красотой герцог ди Маласпига; его жена с глазами Клеопатры и печальным лицом; изо всех них был реален только человек по имени Джон Драйвер. Он попросил еще чаю, поговорил с герцогиней, а затем стал наблюдать за ней.

Ее кузен герцог наклонился к ней.

– У вас семейное сходство, – сказал он. – Знаете ли вы это? Вы очень похожи на одну из моих теть. Она, как и вы, была блондинкой. Я должен показать вам ее портрет. Она была очень хороша собой и умерла три года назад.

Они все были хороши собой, тут у Катарины не было никаких сомнений. У самого герцога были необыкновенные глаза, темные и выразительные, слишком тонко очерченный для мужчины и все же ничуть не женственный рот. Он был настоящим мужчиной: напоминал ей красивого зверя, быстро и гордо движущегося среди деревьев.

Внезапно он сказал спокойным голосом:

– Не нервничайте, синьорина Декстер. Позвольте мне забрать у вас эту дурацкую чашечку. Сам я терпеть не могу чай, но моя мать настаивает на соблюдении этой традиции.

– Я совсем не нервничаю, – запротестовала она. – У меня нет никакого повода для этого. Вы все так добры ко мне.