– Агата… Цела? – едва слышно спросил пластинчатый.
Клаус судорожно закивал.
– Да-да, все целы. Все живы. И ты будешь жив. Ты будешь жив. Нельзя умирать по два раза за день. Слышишь? Слышишь меня?
Пластинчатый повернул голову и посмотрел на брата из полуопущенных век.
– Клаус… – прошептал он бледнеющими губами.
Потом Ян замолчал. Реальность накрыла ледяной волной, внутри все упало, хотела броситься к ним, помочь. Сделать хоть что-нибудь. Человек, подмирец, который казался последним оплотом предательства за секунду переменился и бросился под пулю, чтобы защитить меня. Я вдруг поняла, что Клаус всегда видел в брате только хорошее, несмотря на все разногласия.
Я сделала шаг к ним, намереваясь сделать все, что в моих силах, но локоть сжали прохладные пальцы.
Когда оглянулась и подняла затравленный взгляд на Лодина, тот произнес:
– Цветок, Агата. Это не наш мир, не наша боль.
– Тогда почему я ее чувствую? – прошептала я, ощущая, как рыдания сдавили горло.
Лодин повторил:
– Цветок. Ты должна.
– Я всегда кому-то что-то должна, – произнесла я бесцветным голосом.
Что-то острое и страшное разрывало грудь. Если бы во мне взорвался вулкан, не испытала бы и части того, что убивало меня вместе с тем, как этого подмирского предателя покидала жизнь.
Стараясь не смотреть на Клауса, не слушать, как он просит брата не умирать, потерпеть, дождаться помощи, я шагнула через в силовой столб. Тело охватила легкость и невесомость, какая бывает лишь, когда воспламенюсь. Если бы не боль, разрывающая душу на части, могла бы обрадоваться. Но сейчас даже горящая, как смоляной факел кожа, только заставила катиться лаву из глаз.
Я протянула руку к цветку, тот опустился в ладонь, легонько покалывая пальцы. Когда вышла из силового столба, голова Яна запрокинулась, но Клаус все еще надавливает на рану, пытаясь остановить кровотечение.
– Он умер? – выдавила я.
– Нет, – дрожащим голосом проговорил Клаус. – Еще нет…
Подошел Лодин. Дайне и Гленне приближаться к подмирцам он тоже не разрешил, несмотря на то, что они были местными. Велел оставить их наедине с горем, и не мешать творить подмирскую магию, если она может помочь.
Но она не помогала. Я видела, что не помогала. Даже Фил не стал мешать Клаусу проститься с братом и сидит у зарослей рогоза, поджав ноги.
– Положите руки на цветок, – приказал Лодин неожиданно властно и серьезно.
Гленна и Дайна подчинились, а я пару секунд ждала знака свыше, знамения, чего угодно, что могло бы изменить ход вещей, подарить надежду.
– Агата? – произнес Лодин.
Я судорожно вздохнула, бросив исполненный боли взгляд на подмирцев, накрыла второй ладонью цветок.
Поднялся ветер. Мощный, свирепый, какой бывает суровыми зимними вечерами. Волосы Лодина поднялись, заветрелись ураганом, глаза потемнели, а через секунду нас, как пушинок, подняло над землей.
Когда опустила взгляд, вместо травы увидела окно, в котором блестит стеклянный пол, мерцают сиреневые кристаллы, а посреди зала Фарбус задрал голову и смотрит на нас.
– У вас получилось! – донесся его голос словно сквозь пелену. – Но кто эти девы?
– Это стихии, – гулко произнес Лодин. – Они рождены в Подмире и не могут пройти с нами.
Знак на лбу Фарбуса сверкнул, он кивнул.
– Не могут, – согласился он. – Разве что, если вам так хочется, вместо них в Подмире останетесь вы.
– Ну нет, – все так же гулко усмехнулся Лодин.
В голове вспыхнуло. Я оглянулась на Клауса, который все еще сжимает тело брата. Лицо Яна бледное, губы приоткрыты, лишь по слабому колыханию грудной клетки видно, еще жив.
Грудь обожгло, сердце забилось, как перепуганная белка в силках, я опустила взгляд и прокричала Фарбусу:
– Здесь умирает человек! Ты можешь его вылечить?
Фарбус на секунду растерялся, потом проговорил озадаченно:
– Если он еще жив, думаю, да. Я в моей власти исцелить любого живого. Но если он перейдет в Трехмирье с помощью цветка, кто-то должен остаться там…
Я вновь оглянулась на Клауса. Тот поднял на меня взгляд, полный непонимания вперемешку с обреченностью.
Снова повернувшись к Фарбусу, я спросила:
– Ты выполнишь обещание? Запрешь Ферала в Нижнем мире, что бы он не смел нападать ни на Звенящую долину, ни на любую другую.
Лицо Смотрителя приняло оскорбленное выражение.
– Если ты хотела меня унизить…
– Прости, – поспешно извинилась я. – Я не хотела… Фарбус, спаси этого человека. Спаси Черного Яна.
Читать дальше