Дмитрий Вересов - У Терека два берега…

Тему для первого репортажа подбросила Астрид.

– Поезжайте в Ингушетию, – сказала она, попутно не забыв приклеить улыбку, – снимите серию репортажей о положении беженцев, как их вынуждают вернуться в Чечню, как угрожают лишить пенсий и пособий, как не дают продовольственной помощи, принуждая покидать лагеря, в общем, на месте разберетесь, сообразите, что к чему…

Айсет было разволновалась, справится ли? Позвонила отцу.

– Ты ничего не бойся, дочка, – сказал отец, – тебя встретят наши родственники, и все будет хорошо…

В Назрани Айсет воочию убедилась во всемогуществе понятия «родственники».

Их встретили в аэропорту, подогнав машины к самому трапу самолета. Саму Айсет повезли в головном «мерседесе», а Тенгиза с Ленкой Пьянцух посадили в белую «Волгу». Назранская милиция по всему маршруту движения становилась «смирно» и отдавала им честь.

Тенгиза с Ленкой поселили в лучшей гостинице города, без церемоний, предварительно вытряхнув из номеров «люкс» каких-то не шибко важных иностранцев. Айсет же сразу отвезли в дом к двоюродному дяде Руслану, про существование которого она узнала от отца только перед самым вылетом из Москвы.

Дядя Руслан был здесь каким-то республиканским министром и заведовал всеми деньгами, отпускаемыми на строительство по федеральным программам. Дом у дяди Руслана был трехэтажный. Большой. Окруженный высоким кирпичным забором, с улицы он казался маленьким – только одна крыша виднелась с проезжей части.

Однако это был хорошо продуманный оптический обман, так как архитектор точно рассчитал глубину, на которую он отнес строение в сад, подальше от отгороженной забором дороги. Таким образом, с улицы, из-за крон высоких плодовых деревьев, был виден только кусочек крыши…

– Мне нравится ваш дом, дядя Руслан, – сказала Айсет, когда, переодевшись, спустилась к накрытому на веранде столу.

А дяде понравилась ее подсмотренная в Лондоне манера одеваться – юбка поверх джинсов, зеленый платок хиджаб, накрученный вокруг головы и глухо закрывающий шею.

– Ты молишься, как положено? – спросил дядя.

– Я хожу в мечеть по праздникам, – уклончиво ответила Айсет.

– Молиться надо пять раз в день, – назидательно сказал дядя и, погладив воображаемую бороду, улыбнулся. – Я тебя помню совсем-совсем маленькой, когда ты родилась…

Дядя все и организовал.

На следующий день с утра за Тенгизом и за Ленкой заехала закрепленная за ними министерская «Волга». Айсет с двумя дядиными охранниками ехала в «мерседесе», оснащенном кондиционером.

До лагеря было минут сорок езды.

Дядя обо всем договорился, и в лагере их встретили, как самое высокое начальство из какого-нибудь Европарламента или международной комиссии по правам человека.

В лагере было пыльно, грязно и отвратительно пахло хлоркой, которой из опасения болезней засыпали помойки и общественные туа-леты.

Айсет зашла в такой туалет и ужаснулась…

– Тенгиз, мы, пожалуй, начнем снимать с этих помоек и с туалетов, – сказала она, в грустной задумчивости наблюдая за тем, как ее оператор распаковывает видавший виды, со всех боков обшарпанный «Бетакам»…

Она раскрыла на коленках свой ноутбук и принялась писать текст, который только что пришел ей на ум…

– Изображение и звук, которые принимают ваши телевизоры, не в силах передать тех запахов, которыми пропитаны каждый квадратный метр этой территории, территории, где уже четыре года живут люди, вынужденные покинуть свои дома и бежать сюда от войны…

Их группу сразу обступили женщины. На лицах женщин были нарисованы привычно-показные страдания. Айсет видела такие нарисованные страдания каждый раз, когда выходила из метро на Лестер-сквер или на Кромвель-роуд… «Фуд, фуд, мани фор фуд…» – там, в Англии, ныли такие же женщины с нарисованными на лицах страданиями.

Только здесь они ныли не по-английски, а по-русски.

По-русски, потому что Айсет, в общем, чеченского не знала, как не знали по-чеченски ни Тенгиз, ни Ленка Пьянцух.

Женщины ныли хором.

Вперед они выставляли полуголых детишек. Детишки натужно и явно заученно кашляли, изображая запущенный бронхит. В школе они бы явно получили освобождение от занятий по физкультуре…

Айсет дала Тенгизу команду снимать.

Тенгиз дело знал и снимал на всякий случай – все и вся.

Потом из снятого можно будет навырезать и намонтировать то, что надо для эфира. Лишнего материала никогда не бывает – это правило Тенгиз знал хорошо.