Наталья Андреева - Любовь.ru

— Я просто хочу жить спокойно. У меня горе, мне надо как-то его пережить. Я не хочу ходить по улице и оглядываться по сторонам.

Самохвалов поднялся:

— Не спешите выписываться, Любовь Алек­сандровна.

— Вы по-прежнему думаете, что я сумасшед­шая, — грустно усмехнулась она. — Но Ромео существует. Он ждет.

— До свидания. — Капитан попятился к дверям. Люська влетела в палату только минут через десять.

— С оперуполномоченным немного поболта­ла. В свидетельницы набивалась, извини. Какой интересный!

— Обычный.

— Не удивляюсь, почему ты так поздно за­муж вышла. Совершенно не тем зрением смо­тришь на мужиков.

Люся, я устала.

— Ладно, лежи. Я все сделаю. Движенье — жизнь. Полетела. Пока.

— У меня никого больше нет, кроме тебя. — Она тоскливо посмотрела при этом не на под­ругу, а куда-то в окно. В небо, синеющее поверх накрахмаленных занавесок.

— Какие твои годы!

Оранжевый апельсинчик покатился к дверям, едва не сбив вошедшую в палату соседку. Та сра­зу же бросилась открывать форточку.

— Духами-то разит, духами! Ну и подружка у тебя!

— Да вам-то что? — с неожиданной злостью ответила Люба. — Вам-то что?

После визита капитана Самохвалова Люба из полного безразличия перешла к тому состоянию, когда все начало раздражать. Главное, окружающие люди. В том числе и энергичная подруга, ко­торую волей-неволей придется терпеть. Потому что с делами надо разобраться как можно скорее. И остаться одной, в маленьком, со всех сторон огороженном стеной собственном мирке, который придется из ничего воссоздавать заново.

Примерно через месяц все устроилось. Двух­комнатная квартира мужа была продана, дело его ликвидировано, деньги положены на счет в банке. С него перечислялись ежемесячная плата за квартиру и коммунальные услуги и за поль­зование Интернетом. Из дома выходить не хо­телось. Кроме повышенной чувствительности к дневному свету и сильных головных болей Люба неожиданно обнаружила у себя признаки агора­фобии!.. В маленькой однокомнатной квартирке она чувствовала себя более или менее сносно. Выйдя же из подъезда и не обнаружив вокруг спасительных стен, терялась и пятилась обратно. Поспешно поднималась по лестнице на третий этаж, как черепаха панцирь, натягивала на себя тридцать с небольшим квадратных метров замкнутого пространства и захлопывала дверь. Прислонившись к ней спиной, чувствовала, как постепенно выравнивается пульс и восстанавли­вается нормальное дыхание. Уф... прошло.

Она понимала, что боится того человека, который влез в ее жизнь, словно слон в посудную лав­ку, передавил и переломал все, что мог, и замер в ожидании самого лакомого блюда. Зачем он это сделал? Непонятно. Но из-за него Люба боялась теперь даже выйти в магазин. Что ему мешает снова угнать машину и завершить начатое? Ведь не только Олега он хотел убить, но и ее тоже. Ви­дел, что она сидит в машине, и не остановился. Значит, хотел. Смерти она боялась инстинктивно. Ей казалось, что эта болезнь, самая тяжелая из всех существующих на земле, и страдания, кото­рые она приносит, невыносимы.

— Хочу жить, — твердила она. — Продукты приносили из магазина, по заказу, сделанному через Интернет, но постоянно что-то путали, портили и опаздывали. Она не ругалась, платила деньги, потом вынимала на кухне яйца из пакета, два из которых неизменно оказыва­лись треснутыми, почти целиком растаявшее мо­роженое и недозрелые помидоры. В начале вто­рого месяца затворничества в квартиру влетела Люська, волосы выкрашены в оранжевый цвет, плюхнула на стол в кухне огромную хозяйствен­ную сумку, в которой что-то звякнуло,

— Еле дотащила.

— Что это?

— Еда.

Люська по-хозяйски распахнула дверцу холо­дильника:

— Фу! Чем это так отвратительно пахнет? Плесенью, что ли? Нет, это не еда. Где взяла? Не­ужели в. магазине? И сама выбирала?

— Заказала. Принесли. Я не могу выходить из Дома. Боюсь.

— Дура! — энергично тряхнула оранжевыми волосами подруга. — А деньги кончатся, что бу­дешь делать?

— Пойду и сниму со счета. Вместе с тобой. Не откажешь?

— Кого ты боишься?

— Вы мне никто не верите.

— Кто это «мы»? — прищурилась Люсь­ка. — Лично я — да, и на самом деле всерьез твои бредни не воспринимаю. Мужика твоего за день­ги укокошили. Он мне с самого начала...

— Замолчи!

— Подумаешь! — Люська фыркнула, но долго дуться она не умела. Спросила сочувствен­но: — Не надоело тебе?