Наташа Апрелева - А Роза упала… Дом, в котором живет месть

В среднем с одной и той же парой они старались встречаться не более трех-четырех раз, чтобы не возникало ненужних внесемейных привязанностей. Масштабы города особо не располагали к такой переборчивости, несмотря на почти двухмиллионное население. Знакомились в интернете, перелопачивая специальные сайты, отправлялись на «выездные сессии», приглашали к себе. Считалось хорошим тоном для встреч снимать помещение, а не тащить людей в тесное семейное гнездо с кастрюлями, мусорными ведрами, запасами картофеля и фотографиями родителей, укоризненно кивающих почтенными сединами.

Комнаты сроком на три месяца в Доме — они сняли, с легкостью договорившись со вздорной старухой, сыграло свою роль именно то, на что Кукла и рассчитывала, точнее, не совсем Кукла, но и она тоже. Кот вдохновенно ожидал несколько свиданий с различными парами. Послезавтра приезжают москвичи. Через десять дней — опять москвичи, только другие. «Кузница кадров», — одобрительно высказывался Кот о столице. Вчерашние герои народных сказок оказались чуть ли не соседями по городскому микрорайону. Кот разыскал их объявление в местной газете. Не пропадать же целой неделе, действительно.

Кукла равнодушно посмотрела на мужчину-гнома справа. Разумеется, все прошло прекрасно, у нее всегда все проходит прекрасно. Но какая все-таки малость эти телесные удовольствия, подумала она, по сравнению с безразмерным космосом единения с другим человеком, где — оказывается! — только и можно дышать… А все-таки шея страшно затекла.

You are viewing RumpelstilZchen's journal

01-Июль-2009 00:15 am

«Не перечьте мне, я сам по себе, а вы для меня только четверть дыма» (с)

МЕТКИ: РЕВЕРС, ТЫ

Ты никогда не теребишь меня по утрам, не разговариваешь, не задаешь докучных и нелепых вопросов о том, как спалось и что там приснилось во сне еще. Утром мне особенно трудно поверить в реальность своего существования, мне еще предстоит собрать себя, сгустить из мыслей и тел других людей, и так всегда, потому что я могу тебе сказать утром, кроме «спасибо» — за крепко заваренный чай и «нет, нет» — на предложение изжарить яичницу с помидорами или разогреть тост.

Утром меня способны удивлять такие неудивительные вещи, как собственные загорелые руки или отросшие волосы, я притворяюсь немного и как бы спрашиваю себя: а что еще новенького тут появилось за ночь, а? Ага, вот шрам от аппендэктомии, хороший такой миленький шрамик, а вот это что? Еще шрамик, нет, это целый шрам, более безобразный, отвратительная вышивка через край, а вот этот — пустяки, вскрывали фурункул. Прикасаюсь к носу, веду пальцами вдоль по щеке до уха, прокручиваю колечко серьги. Ну что ж, по крайней мере, новых частей тела не появилось, с новыми какими-нибудь обозначениями — в речи и на письме.

Это фальшивая игривость, она противна мне, но без нее я не встану из-за стола, накрытого этой твоей зеленоватой скатертью, со смешным, неподходящим для скатерти названием «тефлоновая». Ты тщательно собираешь крошки оранжевой квадратной губкой, стряхиваешь в ладонь, смотришь на меня и быстро-быстро говоришь: «Не к болезни, не болезни, это глупые деревенские суеверия!..» — а ведь я молчу.

Потом из комнат выходит человек, я не сразу узнаю его, хоть вижу каждое утро и каждый вечер. Я вежливо здороваюсь, наклоняя голову влево, про себя называя его Клаус, а вслух — не помню. Как-то называю. Или нет.

Клаус подходит к тебе, отбирает оранжевую квадратную губку, небрежно швыряет ее в сияющую раковину, обнимает тебя сзади и целует раскрытыми губами в шею. Его крепкие руки, поросшие негустыми светлыми волосками, хозяйски оглаживают твои небольшие треугольные груди, его колено в спортивных штанах проникает между твоих бедер, и, когда он вытащит колено обратно, оно будет влажным.

Ты соберешься на работу, выйдешь — полностью чужая, в тесном костюме с удлиненной юбкой и обязательно с платком на шее, мне известно, что ты хочешь спрятать под этой цветной шелковой тряпочкой.

Встретив мой удивленный взгляд в самый первый раз, ты говоришь жестами: ну да, ну да, а для чего же еще нужно горло, арии распевать я не умею, извини, да и оратор из меня никудышный.

Но стоит ли мне жаловаться, ведь такая личная жизнь — это мой выбор, так что ты останавливай меня, останавливай, если я зарываюсь и многое на себя беру, когда мне принадлежит так мало.

Клаус возвращается вечером, о да, он тоже сначала уходит, поигрывая роскошным золотым брелоком в форме миниатюрной автомобильной покрышки, и я остаюсь в одиночестве, наблюдать за перемещением маленьких рыжеватых муравьев по белоснежному потолку.