Барбара Майклз - Хозяин Чёрной башни

Я полагала, что и во сне буду видеть это лицо или лицо бедной Мэри Гамильтон, но ничего подобного не случилось. Когда я проснулась – отдохнувшая и посвежевшая, все вместе предстало передо мной совсем в другом свете. Здоровый ночной сон помог мне увидеть события предыдущего вечера в соответствующей перспективе, и я отбросила их как странные, но не имеющие особой важности. В этом доме был человек, который в первую очередь вызывал мое нетерпеливое любопытство, и в данном случае я имела возможность незамедлительно его удовлетворить.

Когда Бетти принесла мой завтрак, я спросила ее, где находится комната мисс Гамильтон. Она ответила, что это четвертая дверь по коридору, следующая за комнатой миссис Кэннон, однако она не скрывала, что мой вопрос ее, без всякого сомнения, удивил – так широко Бетти раскрыла глаза. Это была мелочь, но она лишь подтвердила сложившееся у меня мнение о том, что юная леди находится в небрежении, и еще больше разожгла во мне желание стать ее другом.

Не знаю, чего я ожидала, – полагаю, я думала увидеть полупустой чердак, заставленный вышедшими из употребления стульями и детскими кроватками. Но вместо этого я оказалась на пороге комнаты, походившей на будуар принцессы из волшебных сказок. Это была самая роскошная и разукрашенная комната из всех, которые я когда-либо видела, – розовые китайские обои с павлинами, цветами и фруктами, розовые дамасковые занавеси на окнах и позолоченные ножки кровати. Ковры были голубыми, с вытканными на них розами величиной с кочан капусты. Узлы лепт и шелковых цветочных бутонов свивались в самых неожиданных местах и фестонами окружали оконные ручки, а массивное золотое зеркало эпохи барокко было повешено так, чтобы отражать кровать. В комнате было огромное количество мебели – инкрустированной, или лакированной, или украшенной резьбой.

В центре большой кровати, обложенная отделанными кружевами подушками, сидела юная девушка. Золотые локоны, сложным образом завитые, падали ей на плечи. На коленях у нее лежала раскрытая книга, и даже от двери я могла разглядеть, что то был не роман, но один из новых модных журналов с картинками, на которых красовались леди с кукольными личиками, разодетые по последней, самой кричащей моде.

А потом я перевела взгляд от меха, и шелка, и от золотых локонов на личико девушки – и сказка кончилась. Ее глаза встретились с моими, она смотрела не моргая. Глаза были бледно-голубыми, щеки бледны смертельной бледностью.

– Кто вы? – требовательно спросила она тонким, ворчливым голосом. – И по какой причине вы вломились сюда?

– Прошу меня извинить, мисс Гамильтон, – произнесла я. – Мне так хотелось встретиться с вами! Я – Дамарис Гордон, секретарь вашего отца.

– Мой отец собирается на вас жениться? – холодно спросила она.

– Ну что вы! Нет, разумеется, нет! Как подобная мысль могла прийти вам в голову?

– Дженет – моя горничная – говорит, что он может. Она сказала, что вы молоды и ничего из себя, не считая этих ужасных волос. – Ее голубые глаза внимательно оглядели меня, а потом вернулись, вероятно с целью сравнения, к изображениям жеманных леди на страницах модного журнала. – Вы не красавица, – решила она, – но, может быть, мужчина мог бы счесть вас привлекательной.

– Моя дорогая мисс Гамильтон – вы не должны говорить такие вещи! Что вы, такая юная и невинная, можете знать о мужчинах?

– Я прочла много романов, и мужчины в них часто увлекаются женщинами из прислуги.

Это было чересчур. Пожалуй, такого не следовало спускать ей с рук, несмотря на ее увечность. Но прежде чем я успела ответить, мисс Гамильтон продолжила:

– Если вы не являетесь любовницей моего отца, зачем вы тогда приехали? Почему вы покинули Лондон ради такого жалкого места? Ах, балы, магазины, прекрасные дома, двор... вы видели королеву? Как она выглядит?

Из всех жителей Лондона я была последней, кто был готов обсуждать балы и изящество знати, но свое богатое воображение я могла использовать без всяких угрызений совести. Открыв рот, девушка слушала мои цветистые сказки, и в ее манерах появилось нечто, если не более уважительное, то хотя бы более сердечное. Я выполняла роль Шахерезады до тех пор, пока одна из горничных – Дженет, или о ком там она еще говорила, – не вошла, чтобы унести поднос, оставшийся после завтрака.

– Полагаю, ваш отец ожидает, что я немедленно приступлю к своим обязанностям, – сказала я. – Теперь мне пора идти.

– Очень хорошо, – милостиво заявила принцесса. – Но возвращайтесь сегодня вечером.