Людмила Бояджиева: Семь цветов страсти

Ожидание показалось Дикси вечностью. Она застыла с закрытыми глазами, моля прощения у кого-то всезнающего. Верующей она так и не стала, но все же обращалась к Нему: «Прости и помилуй меня, Господи… Прости и оставь его мне. Оставь мне моего Микки..»

— Я видел пленки, Дикси. — Майкл неслышно вошел и сел в кресло у окна — напротив нее, но не рядом — раздавленный, униженный, чужой. — Руфино Хоган рассказал мне о твоем контракте.

— Единственное, что я скрыла от тебя. У меня не хватило мужества говорить про то, что стало для меня невозможным, отвратительным, гадким… Завтра конец… У меня были трудные времена и я полагала, что не делаю ничего плохого. Позволила снимать за деньги то, что и так делала для порно-студии… Мы развлекались с Чаком…

— Я видел пленки про нас.

— Они поклялись, что отменили слежку!

— Я должен поверить, что тебя убедили мерзавцы?

— Они представили доказательства, убрали Сола… Да, я поверила. Мне так хотелось в это верить…

— Бедная, наивная, обманутая девочка… А знаешь, что шептал мне этот тип с толстыми ляжками, — что ты специально «продала» фирме нашу историю, разыграв страстную любовь. За рекламу, так необходимую в твоей профессии. И в надежде на то, что я навсегда покину эти места, оставив тебе Вальдбрунн…

— Майкл! Гадость, гадость — это же мерзко! Ты поверил?

— Нет. Конечно, нет — ведь я еще жив. Поверив, я бы умер на месте — от разрыва сердца или отравления души…

Дикси все еще сжимала ладони, сомкнутые для молитвы. Но аудиенция с Всевышним завершилась. Центром Вселенной для нее сейчас был Майкл. Дикси понимала, что должна рухнуть перед ним на колени, умолять простить ее, выпрашивать жалость и хоть какое-то сострадание. Но не могла шелохнуться.

— Что теперь будет? — прошептала одними губами.

— Не знаю. Все изменилось, Дикси… Одна фальшивая нота может испортить прекрасную музыку. Здесь целая какофония… Глумливые «петухи», разрушившие гармонию.

Майкл не обвинял. Дикси физически ощущала боль, превозмогая которую, он говорил с ней.

— Я упоминал, кажется, что не считаю себя фотогеничным. Особенно без брюк и со скрипкой. Это трудно забыть, Дикси. Даже если поверить, что сенсационный фильм не появится в кинотеатрах… Ты выглядела очень убедительно… Я бы отдал тебе приз за лучшую женскую роль. Подвенечное платье, свечи, горящие фанатическим блеском глаза… И в постели…

— Это тоже у них есть?

— Все. У них есть абсолютно все.

— Мы расстаемся? — Дикси удивилась, что смогла выговорить эти слова.

— Выходит, так, — Майкл подошел и сняв с шеи шарф, который всегда носил на груди, набросил на ее плечо. Он вышел, засунув руки в карманы и что-то насвистывая. Дикси не узнала мелодию. Как жестоко иногда мстит судьба за самую малость, пустяк! Дикси еще могла бы что-то изменить, если бы тогда, давным-давно, внимательней относилась к урокам музыки.

В комнату ворвался Сол и сделал то, что должна была сделать перед Майклом Дикси — рухнул перед ней на колени.

— Детка, детка, его нельзя упускать! Он заперся у себя в комнате. Такой способен на все! — Сол сжимал ее бессильно лежащие на коленях руки. — Нужен шок. Поверь мне: клин клином вышибают. Ну встряхнись же! Это твой единственный шанс! Постой на Башне, просто сделай вид, что решила покончить счеты с жизнью… И подожди, я приведу его и он вынесет тебя на руках!

— Нет, Сол. Это уже было. Такое не повторяется. Башня отыграла свое. Я уезжаю.

Решение пришло к Дикси внезапно. Ее охватило острое желание нестись в автомобиле по темной дороге неведомо куда. Куда глаза глядят. Подальше отсюда.

— Эх, ты, совсем расклеилась! — Сол подхватил с ее плеча шарф, до боли сжал руку и строго сказал: «Через пять минут стой наверху. Жди!».

Соломон меньше всего хотел встретиться с Руфино. Этот гаденыш успел показать кассету Майклу, хотя поклялся миротворцу Барсаку, что предоставит возможность сделать первый ход Дикси. И, конечно, соврал.

Артемьев, насмотревшись «клипов», объяснился с Дикси. Видимо, очень круто. Теперь, запершись в своей комнате, она собирала вещи и строчила прощальное письмо. Дикси рвалась уехать, а, возможно, задумала и что-то похуже. Музыкант тоже не из породы «ковбоев» и может натворить глупостей. Остановить их способен только проверенный ход — хорошенькая, запатентованная мелодрамами, встряска. Как профессионал, Сол знал силу деталей, особенно таких символических, как этот шарфик. Поднявшись на Башню, он привязал его к металлическому парапету — легкий шелк призывно взметнулся в порыве сырого ветра.