Ширли Конран - Тигриные глаза

Бриз с улыбкой высвободился из ее объятий и посмотрел на кольцо.

— Мы так и не собрались купить обручальные кольца…

— Я сказала, что предпочла бы джип, и ты преподнес мне его, — напомнила Плам.

— Да, ты оказалась самой обыкновенной практичной и приземленной кошечкой.

— В таком случае после завтрака я, возможно, нарушу свой новогодний обет. — И она поведала о том, как подшутила над Сюзанной в туалете ресторана. Бриз хохотал от души. По молчаливому согласию они не вспоминали о голландском натюрморте Сюзанны, чтобы не омрачать себе новогоднее утро.

Еще раз взглянув с восхищением на кольцо, Плам вдруг заколебалась и повернулась к Бризу.

— Дорогой, а ты уверен, что можешь позволить это… в данный момент?

— Вполне. Я получил неплохой гонорар от Клео Бригстолл. — Бригстоллы тоже были приглашены в русский ресторан, но у Клео в последний момент обострился гайморит, и ей пришлось отказаться от приглашения. Сдержанная двадцатилетняя Клео, работавшая на городской бирже, была замужем за подающим надежды адвокатом, чьи доходы пока еще были невелики, но он имел все шансы стать совладельцем фирмы, занимающейся защитой авторских прав. Бриз знал, что Клео никогда не потратит лишний пенни и не купит большую картину, которую трудно перепродать. — К тому же Виктор помог мне заключить неплохую сделку, связанную с алмазами, — добавил Бриз.

— Так вот о чем шла речь на заднем сиденье лимузина. Но это, наверное, не обошлось тебе просто так. — Бриллиант на руке Плам вспыхивал то сине-зеленым, то желтым светом, а в голосе слышалась обеспокоенность. — Насколько мне известно, тебя тревожил возможный выход Стайнерта.

Джеффри Стайнерт был опорой Бриза. Он был также его бывшим тестем. В 1972 году, будучи двадцатисемилетним ассистентом в галерее Пилкингтона, Бриз умыкнул у Стайнерта его единственную дочь, девятнадцатилетнюю Джеральдину Анну, против воли ее родителей. Помирившись в конце концов с родителями, Джеральдина Анна уговорила отца, владевшего целой империей собственности, предоставить Бризу капитал для открытия собственной галереи на Корк-стрит, где сосредоточены лучшие в Лондоне художественные салоны.

В 1976 году Джеральдина Анна опять сбежала, на этот раз со своей сожительницей Эйлин, чтобы поселиться с ней в колонии лесбиянок на острове Ивиса. Гнев и позор объединили Стайнерта с Бризом, который представил ложные основания для развода, чтобы избежать скандала. Стайнерт, в свою очередь, согласился оставить в его распоряжении свои капиталовложения. В конце семидесятых и в восьмидесятых годах эти вложения давали ему немалый доход, поскольку цены на картины постоянно росли, но после катастрофы девяностых Стайнерт решил как можно скорее вернуть свой капитал, не создав при этом серьезных финансовых проблем для Бриза. И вот уже долгое время они регулярно встречались и обсуждали вопрос о том, какие проблемы Стайнерт считает серьезными.

— Я бы не хотела, чтобы ты тратил на меня такие деньги, — смущенно проговорила Плам.

— Я не знаю, что ты хочешь сказать этим. — Голос у Бриза напрягся. Он встал и заходил по комнате, глубоко засунув руки в карманы халата.

— Нет, знаешь.

Бриз всегда злился, когда она упоминала об этом, но втайне ужасно страшился остаться без денег. По ночам его преследовал кошмар, где он видел себя больным, нищим и погрязшим в долгах стариком, которого ждала смерть от недоедания и переохлаждения. И Плам знала, откуда эти кошмары.

После того как его деда, фермера-арендатора, сразил артрит и он перешел со своей женой на попечение сына — отца Бриза, семья постоянно испытывала нужду. Маленького Бриза за плохое поведение в ту пору наказывали тем, что лишали карманных денег. В таких случаях отец мрачно говорил ему: «Тебе лучше усвоить, что, если ты получил немного денег, это вовсе не значит, что ты сможешь удержать их».

Бриз усвоил это и стал шарахаться в денежных делах от чрезмерной самоуверенности до маниакального беспокойства на грани паники. Он тщательно скрывал это от всего мира, но Плам знала о его нервных метаниях на рассвете по спальне после бессонной ночи. Ей не раз приходилось тормошить его посреди сна, чтобы вырвать из кафкианских видений, полных банкротств, долгов, налоговых агентов, похлопывающих его по плечу, и банковских служащих, с визгом указывающих на тюрьму. Иногда после этого он вдруг скрючивался и хватался руками за живот, как при невыносимой боли, избавить от которой его мог только разговор с его бухгалтером.