Кэтрин Куксон - Возвращение к жизни

Из рощи вышла совсем не тетя Мэгги, а Дэви Маквей. Увидев меня, он замешкался, затем уверенно зашагал к коттеджу. И пока он приближался, я пыталась воскресить в памяти свой ночной сон. В этом сне было нечто пророческое: в нем главное место занимал Дэви; во сне я была счастлива и смеялась, а проснувшись — плакала. Но это были светлые слезы… С наступлением утра мои ночные грезы улетучились.

— Добрый день. — Дэви стоял рядом и смотрел на меня с заоблачной высоты своего гигантского роста.

— Здравствуйте. Как вы себя чувствуете? Поправляется ли ваша рука?

— Все хорошо. Еще два или три дня — и она будет как новая.

— Проходите, пожалуйста, в комнату.

Я прошла в гостиную. Дэви последовал за мной, плотно закрыв парадную дверь. Подойдя к камину и поворошив поленья, я заметила:

— Тети Мэгги нет дома, она отправилась гулять. Боюсь, любительница свежего воздуха изрядно промокнет под дождем. Это ее я выглядывала на крыльце.

Дэви молчал. Обернувшись, я увидела, что он очутился почти рядом. Я зачем-то опять пошевелила поленья и, поставив кочергу в корзину, вежливо предложила:

— Присаживайтесь, пожалуйста. — Моя учтивость отдавала слащавостью.

Снова — молчание. Когда я вновь обернулась, Дэви стоял прямо передо мной. Он напряженно всматривался в мое лицо, а я — в его. Почему я находила его лицо крупным и грубоватым? Обращенные на меня синие глаза были лучистыми, губы — нежными и по-детски припухлыми. А белокурые густые волосы, подобно магниту, притягивало к себе мои ладони: мне так и хотелось запустить пальцы в эту шелковистую, отливающую золотом копну… Крепко сжав руку в кулак, я почувствовала, как все мое существо захлестнула горячая волна страсти.

Я ли это? Неужели мне одного жестокого урока мало? Разве я раньше не испытывала нечто подобное? Нет, неправда. Я еще никогда не ощущала даже ничего похожего. Мое увлечение красавцем Яном было рассудочным, оно не затрагивало моего женского естества. Мое же чувство к Дэви Маквею рождалось из сердца, из его самых заповедных глубин.

— Нам надо серьезно поговорить, — сказал Дэви.

— О чем? — замирая, спросила я.

— Я не очень красноречив, так уж простите.

— Слушаю вас, Дэви Маквей.

— Я хочу задать вам всего один вопрос. Только, пожалуйста, ответьте: да или нет.

Мои глаза закрывались, сердце билось все сильнее, и мне казалось, что оно с каждым ударом медленно поднималось вверх, затрудняя дыхание. Черты лица Дэви становились расплывчатыми, как будто их покрывала воздушная дымка. Она чем-то напоминала сизый туман, расстилавшийся по траве в то раннее, предрассветное утро, когда неведомая сила повлекла меня за холм к большому озеру.

— Вы выйдете за меня?

Что он сказал? Выйду ли я за него? Не: «Я люблю тебя, моя прелесть», как твердил бы Ян, «я хочу тебя, я нуждаюсь в тебе, я не могу жить без тебя» и прочие, ставшие стереотипными, фразы. Ничего похожего, только — «Вы выйдете за меня?» В интонации Дэви прозвучало великое смирение, отозвавшееся сладкой болью в моей душе. Куда исчез дерзкий мужлан, который готов был отшвырнуть меня с дороги в ту памятную субботу. Дэви преобразился. Под невидимым жестким панцирем скрывался застенчивый, нежный, робеющий передо мной человек. Мужчина, познавший, что такое страх смерти, чуть заживо не сгоревший, покорно ждал моего ответа. Ждал, как приговора. Не сон ли это?!

В смятении я лишилась дара речи, земля уходила из-под ног. Покачнувшись, я очутилась в объятиях Дэви Маквея.

Мы стояли, обнявшись, блаженно растворяясь друг в друге. Дэви с каким-то благоговением повернул к себе мое лицо. Перед тем как поцеловаться, мы посмотрели друг другу в глаза — и это был прекрасный, незабываемый миг признания. Наш поцелуй не был ни долгим, ни страстным. Он был несказанно нежным, трепетным, обещающим взаимную любовь, преданность. Этот поцелуй соединил наши жизни…

Я смотрела ему в глаза и вдруг почувствовала внутреннюю дрожь. Но она была предвестницей не страха, а смеха; и я всеми силами пыталась сдержать столь неуместный в такой лирический интимный момент смех. Но это рвалось наружу. Счастье! Я снова вернулась в свой сон, в руки Маквея, в которых я заливалась счастливым смехом. Я заметила на его лице недоумение, и во взгляде мелькнуло что-то похожее на ужас, как если бы я разыгрывала перед ним фарс. Смех во мне тут же погас; возник эпилог моего вещего сна: я безутешно рыдала, сидя с ним на тахте и уткнувшись головой в его плечо; а Дэви успокаивал меня, как если бы рядом с ним очутилась плачущая Франни — девушка-ребенок.