Ирина Мельникова: Ржавый Рыцарь и Пистолетов

— Радость моя, здравствуй! — сказал тихо человек, и она опять охнула, но уже радостно, узнавая и не веря себе.

— Ржавый Рыцарь! Ты здесь?

Она бросилась к нему, упала на колени, прижалась щекой к его ладони. Та была холодной как лед, хотя в бане было жарко, очень жарко.

— Девочка моя, — сказал он ласково, — не плачь!

— Я не плачу, — соврала она, хотя слезы хлынули потоком.

— Ты — сильная, — сказал он ласково, — ты справишься.

Человек поднялся на ноги. Он был чрезвычайно худ и высок ростом. Длинные седые волосы стягивала на лбу черная траурная повязка. Он положил ей ладонь на голову, туда, где только что была диадема.

— Не предавай память. — Голос его прервался. Она схватила его за руку, но поймала пустоту.

— Не уходи! — закричала она не своим голосом. — Ржавый Рыцарь, миленький, не уходи!.. — И проснулась.

Лицо, ладонь, что она держала под щекой, подушка — все было мокрым от слез. В номере невыносимая духота, а может, у нее просто поднялась температура? Ведь с вечера ее долго трясло в ознобе, пока она не хлебнула из плоской фляжки, которую всегда брала с собой в поездки.

Даша подняла голову. Форточка была открыта. Видно, все-таки вставала ночью. Но она не помнила ничего, все перебил этот сон…

Серый сумрак сочился сквозь окна. Господи! Ржавый Рыцарь — вспомнила она и быстро опустила ноги с кровати. Рука потянулась к телефону, палец привычно крутанул наборный диск.

— Алло? Кардиология? — спросила она севшим после сна голосом. — Я хотела узнать… Арефьев Дмитрий Олего…

— Скончался, — равнодушно ответила трубка прокуренным голосом дежурной медсестры. — В четыре часа отмаялся, горемычный…

Трубка выпала из рук. Даша некоторое время сидела, тупо уставившись в одну точку. Болтавшаяся на шнуре трубка исходила частыми гудками, а в ее голове звенела, ныла, стонала скрипичная струна. Даша прижала пальцы к вискам. Струна, взвизгнув, лопнула, и слова застучали молоточками в ее голове, его последние слова. Та самая фраза, которую она слышала во сне… «Не предавай память… Не предавай… Не предавай…» Голос Ржавого Рыцаря метался по комнате, а может, это металась она, Даша Княгичева, жалкая, беспомощная баба, осознавшая свое одиночество в этом огромном, беспощадном мире. Она рвала на себя оконную раму, не замечая, что та намертво забита огромным гвоздем. Ей не хватало воздуха, она задыхалась… Но вид этого кривого гвоздя неожиданно вернул ей здравый смысл.

«Что я делаю?» — пронеслось в голове. Она подошла к столу, достала из сумки записную книжку, нашла телефон Союза писателей. Затем взглянула на часы. Восьмой час… Вряд ли дозвонишься… Но, к ее удивлению, трубку взяли сразу. Незнакомый женский голос деловито сообщил, что с телом Дмитрия Олеговича Арефьева можно проститься завтра в здании городского музея с одиннадцати до шестнадцати часов дня. Потом его отвезут в Сафьяновскую, бывшую казачью станицу, где он жил в последнее время, там состоится гражданская панихида и отпевание в местной церкви. Похоронят его тоже на местном кладбище рядом с могилой дочери. Все это союзписательская дама сообщила деловито, по-будничному сухо, казалось, ей было не впервой провожать в последний путь великих русских писателей.

— Спасибо, — тихо сказала Даша, хотя с языка рвались совершенно другие слова. Горькие, несправедливые… С трудом, но она сдержалась, ведь эта женщина ей совсем не знакома, возможно, подобным образом она пытается скрыть свое горе. Даша представить себе не могла, чтобы кто-то мог сейчас испытывать иные чувства. И женщина на том конце провода, видно, поняла ее состояние, потому что спросила уже другим голосом, скорбным и до боли знакомым:

— Вы кто? Родственница? — Это была Мира, секретарь Дмитрия Олеговича, но что она делает в Союзе, порог которого уже лет десять не переступала ее нога после того непотребного, злобного письма, подписанного сворой негодяев, смевших называть себя писателями? Однако в равной степени ее ненависть распространялась и на Дашу, потому что она знала об их отношениях с Арефьевым гораздо больше, чем кто-либо другой…

Но сейчас она явно не узнала ее. И Даша не решилась представиться.

— Просто читательница, — произнесла она глухо, — мои соболезнования…

— Дама, — голос Миры вновь стал сухим и бесцветным, — я понимаю ваши чувства. Но вы не одиноки в этом. Не занимайте телефон.

Даша поспешно опустила трубку на рычаг. Она так и не поняла, узнала ее Мирка или нет. Похоже, не узнала, но обращение «дама»? Слишком знакомо это прозвучало… Уничижительный тон, презрительные интонации. Именно так зловредная секретарь Арефьева обращалась к ней при встрече: «Эта дама… Вы, дама… Дама в шляпе…»