Феликс Сарнов - Кошки говорят Мяу

Мы выпили. Мне жутко не хотелось вставать — в кровати было тепло и уютно, да и «Мартель» мы еще не допили… Но если уж она забрала что-то в голову… Если женщина хочет…

— Возьмем коньяк с собой, — сказал я, — если ты не передумала ехать… А вообще, может, не поедем? Ну, чего тащиться? Чем тебе тут…

Но Рыжая оборвала меня на полуслове, убрала бутылку в бар,

(Со своей мадам допьешь — за мое здоровье…)

быстренько приняла душ и стала торопить меня, а я…

Мне, конечно, было лень куда-то срываться, но с другой стороны, подстегивало вялое любопытство — мне было интересно посмотреть на ее дом, ее семейное гнездышко, ее… Какую-то ее жизнь. Кроме того, я никогда не был в ее доме — не только в квартире, а в самом доме. Знал, что она живет в сравнительно недавно отстроенном (где-то в начале перестройки) муниципальном здании, неподалеку от Безбожного переулка, где, как известно, хирел (да не захирел) талант поэта, по сравнению с которым все перестройки и ускорения — так, жалкий мусор, просто хвост-чешуя и больше нету ни…

Но ведь тут еще пол бутылки «Мартеля», а у нее может такого больше и нет…

— Слушай, но что у тебя шило в… Найдем мы здесь чего-нибудь пожрать. И выпьем… Чего такой коньяк оставлять?

— Выпьем, не хнычь… Хоть ведро выпей. Нет, ведро не дам и вообще надираться не будем… Ну, разве что, разочек. Вообще-то, я хочу с тобой разок надраться — ты меня такой не видел…

Она усмехнулась, как-то плотоядно, и я вздрогнул и полу шутя, полу серьезно запротестовал:

— Э-э, нет уж… Я еще жить хочу. Я тебе не секс-машина…

— А с чего это ты взял, что мне секс-машина нужна? — прищурилась на меня она.

— Да, уж знаем, как вы в шашки…

— Ладно, уговорил, — Рыжая рассмеялась. — Никаких ужоров. Сегодня… Одевайся, давай.

— Даю, родная. Тебе лучше дать, чем…

Я слез с кровати и начал одеваться.

Рыжая вышла раньше и ждала на улице, за углом дома. Конспирация была детской — если сегодня у нас дежурит какая-то старуха в подъезде, она прекрасно поймет, откуда вышла красотка, лифтерши, ведь, все знают, как домработницы (см. классику), и всегда в курсе… Но она вряд ли станет капать на меня жене — все-таки я здесь хозяин, и зачем ей ссориться с хозяином… Но конспирация — не осознанная необходимость, а тупая привычка. Поэтому Рыжая ждала на улице.

Я набросал кусочки бумаги в унитаз — Кот соглашался справлять там нужду лишь при условии абсолютной сухости («Марина открыла для себя прокладки… Су-у-у-хо!» — подразнил я его иногда, но — осторожно !) и наличия там бумажек — и сообщил Коту, что скоро вернусь, не позднее завтрашнего утра… Ну, может, полудня. Кот пожал плечами, прыгнул на телевизор, оттуда махнул на шкаф и уселся рядом с цветком. Он прекрасно знал, что я скоро вернусь, что я скучаю по нему больше, чем он по мне, но на всякий случай давал понять, что опоздай я ко времени его обеда (я оставил ему еду в его миске, но он не любил есть в одиночестве), и — от любимого цветка жены останутся жалкие огрызки. И сам тогда будешь с ней разбираться , спокойно говорили мне желтые фонарики его глаз.

На секунду мне показалось, они говорили что-то еще, какую-то более важную…

Но Рыжая не любила долго ждать, поэтому я кивнул Коту, вышел на площадку, запер дверь и вызвал лифт.

В простой, круто облегающей бедра и короткой, выше колен, юбке и туго перетягивающей талию алой блузке с накладными плечиками, Рыжая выглядела так, что я рядом с ней смотрелся ее шофером. В лучшем случае. Я дернулся было к метро, но она твердо взяв меня за локоть, потянула в другую сторону — к подворотне, выходившей прямо на проспект.

— На тачку я еще не заработал, моя донна, — сказал я.

— Я хочу — я плачу, — небрежно бросила она. — Или у тебя комплексы? — она насмешливо сощурилась и вильнув бедром, легонько подтолкнула меня вперед.

— Какие комплексы, — вздохнул я. — Милого Друга из меня все равно не вышло, так что, как повелеть соизволишь…, - и мы вошли в подворотню.

На улице Рыжая отпустила мой локоть, сунула мне свою сумочку, подошла к краю тротуара и уверенно махнула рукой. Рядом с ней затормозила бежевая Волга, водитель перегнулся через пассажирское сиденье, приоткрыл окошко и спросил:

— Куда?

— Проспект Мира, — небрежно бросила она, не наклоняясь к нему.

— Ладно, — он с интересом окинул ее всю, задержал взгляд на загорелых коленях и… увидел меня с хозяйственной сумкой; интерес в его глазах сменился скукой. — Не по дороге, крюк здоровый… Сколько дашь?