Анна Малышева - Трудно допросить собственную душу

– Олеся, я тебя прошу! – Он умоляюще скривил губы. – Мне сегодня и так плохо, не устраивай сцен… Чего же ты хочешь?! Кажется, что ты такая разумная, все понимаешь, а теперь такие слова…. Неужели ты хочешь, чтобы моя жизнь была разбита? А если я разведусь, так и будет. Кроме того, половина состояния принадлежит жене, если она заберет свои деньги из дела, моя фирма погибнет. А я как раз собирался немного расширяться…

– Меня это не волнует! – отрезала Олеся. – Можешь расширяться, сколько тебе угодно! И твой развод, и твоя разбитая жизнь – все это мимо!

– Что? – Он не понял ее выражения. – Что ты сказала?

– Я сказала, что можешь жить спокойно. Мне вообще от тебя ничего не надо. Зачем ты оправдывался? Ненавижу оправдания!

– Сегодня вечером ты слишком многое ненавидишь, – пробормотал он. – Может быть, ты и меня ненавидишь?

– Нем-нож-ко! – по слогам отчеканила она. Он затих, смотрел на нее с настоящей болью во взгляде, молча перебирал в руках салфетку. Потом отвернулся, шумно вздохнул и виновато произнес:

– Кажется, наш вечер не слишком удался. Ты не в настроении.

– Я в прекрасном настроении.

– Тогда я, наверное, что-то не так сказал.

– Нет, все в порядке.

– Тогда в чем дело?

– Не знаю… – Она снова закурила, посмотрела на свои руки. Они слегка дрожали. – Просто мне не нравится, когда ты изображаешь вечную любовь, понимание и всякое такое. Ведь хорошо знаешь, что в конце концов мы расстанемся, зачем же придумывать?

– Ты не романтична…

– Нет! – отрезала она. – И никогда не была романтична! И никогда не буду!

– Я тебя прошу, не надо портить вечер… Я с таким трудом солгал Ирен.

– Кстати, что ты ей сказал?

– Соврал, что у меня деловая встреча вечером.

– Она еще верит таким выдумкам? – сощурилась Олеся. – Золотая у тебя жена!

– Какая? Ах, нет… Наверное, она и не верит, но поймать меня на лжи не может. Да и зачем это делать? Если бы она хотела развестись, наняла бы частного детектива, он бы проследил за мной… Но ведь Ирен никогда не согласится на развод.

Шампанское было выпито, устрицы уничтожены, от салата осталось несколько маленьких листиков. Олеся вздохнула, решительно встала, сбросила на пол полотенце. Борис следил за ней собачьими грустными глазами.

– Ты прав, не будем портить вечер, – сказала она. – Пока не поздно, помиримся?

– Никогда не поздно… – Он встал, подошел, нерешительно обнял ее за талию. Руки у него были холодные, безжизненные.

– Олеся… Если бы я мог что-то для тебя сделать…

– Ничего не нужно… – прошептала она в ответ. – Пойдем в спальню.

Она легла рядом с ним, прикрыла глаза, чуть-чуть пошевелила рукой. Он на карачках подполз к ее распластанному телу, прижался, прошептал:

– Будь ласковой, прошу тебя… Мне это так нужно…

– Да, – ответила она. – Буду такой, как ты хочешь. Давай быстрей.

Но быстрей не получалось, его посеревшее лицо выдавало болезненное состояние, руки по-прежнему были ледяными, сердце билось неровно, трудно. Олеся едва не выла от нетерпения, Борис казался ей противным, как никогда раньше. Он целовал ее, а она думала о другом. Покорно повернулась, как он просил, покорно обмякла под его тяжестью… Сжала зубы. Вдруг он застонал, резко откинулся назад, упал на бок, поджал под себя ноги. Олеся злобно приподнялась на локте:

– Ну, в чем дело?

– Подожди… – Он ерзал по простыням, сбивая их в кучу. – Мне что-то нехорошо… Пройдет…

Она села, пристально посмотрела на него. Он лежал на спине, закрыв глаза, тяжело дышал, его поросшая черным волосом грудь колыхалась в такт дыханию… Она взяла в руки подушку, помяла ее, прижала к своей груди, задумчиво глядя на это ненавистное лицо. Торопиться не следовало, да она и не торопилась. Он сейчас боролся с другой болью, менее опасной, и скоро ему предстояло побороться еще с одной…

– Прости меня… – зашептал он, приоткрыв глаза. – Не ожидал… Знаешь… Надо бы вызвать врача.

– А я куда денусь? – спросила она. – Скажут потом, что тебя прихватило в постели со шлюхой.

– Нет, ты уйдешь… Вызови врача…

«Будь ты проклят! – выругалась она про себя. – Вот выбрал момент!» Все шло совсем не так, как она рассчитывала. Она уже выбрала способ убийства – пробьет ему голову прекрасно подходящей для этого штучкой – мраморной статуэткой, которая стояла рядом с кроватью, на столике, с левой стороны… Статуэтка была уродливая и дорогая, и приходилась Олесе как раз по руке – она уже успела ее опробовать. Пробьет ему голову, когда он будет валяться, подыхая от блаженства, сопеть в подушку, в тот момент, когда не будет ждать от жизни ничего дурного… «В конце концов, это будет не такая уж плохая смерть! – говорила себе Олеся. – Умрет счастливым». А теперь он лежал с беспомощно раскрытыми глазами, и если подыхал, то от боли. И все просил: