Айрис Джоансен - Живая мишень

— Ты настоящий дипломат, Анна. И, по справедливости, в этом кресле должна сидеть ты, а не я.

Секретарша от удовольствия заалела, как маков цвет, чего и добивался Бетуорт. Он давно взял себе за правило уделять хоть несколько минут в день людям, которые работали в его команде. Дай сотрудникам понять, что ты их помнишь и ценишь, — и их преданность тебе обеспечена. С помощью этой нехитрой уловки можно было добиться идеального подчинения. Конечно, кроме политики пряника, существовала и политика кнута, но Бетуорт прибегал к ней только в крайних случаях. Предпочитая раздавать пряники, он не скупился к тому же щедро мазать их медом, и это приносило отличные результаты.

Политика пряника прекрасно сработала и в случае с Дэнли. Формально он не подчинялся Бетуорту, зато был до крайности самонадеян и честолюбив. Расточая похвалы и комплименты его мудрости и дальновидности, Бетуорт без труда заманил Дэнли в ловушку; дурачок и не заметил, как за ним захлопнулась дверца — до того вскружило ему голову восхищение такого человека, как Бетуорт.

«Другое дело — Пауэрc, — мрачно подумал Бетуорт. — Если он не прекратит совершать ошибки, придется ему популярно объяснить, что происходит с теми, в чьих услугах мы больше не нуждаемся».

Для начала было бы неплохо послать в Колорадо Рунна. Припугнуть Пауэрса, а заодно — прощупать ситуацию. Быть может, ему повезет, и он сумеет отыскать псевдопожарника. Но Рунн вот уже два дня не отвечал на звонки. И даже если в конце концов удастся с ним связаться, не исключено, что он просто откажется выполнять приказ. Если бы Рунн не был чрезвычайно полезен в других делах, Бетуорт уже давно приказал бы Пауэрсу избавиться от него и подыскать для работы кого-нибудь попокладистее.

Но пока Рунн был ему нужен. Бетуорт сам выбрал его за упрямый фанатизм, странным образом сочетавшийся с психологической гибкостью и непостоянством. До сих пор как-то удавалось им управлять; остается надеяться, что так будет и впредь. Нет никакой необходимости избавляться от Рунна, покуда он одержим — одержим охотой.

Стоктон, Мэн

Дом в лесной глуши казался пустым.

Но это могла быть ловушка. Морган умен. Умен и хитер, как сто тысяч китайцев.

Рунн бесшумно пересек лужайку перед окном, засыпанную сухой листвой, предварительно убедившись, что впереди нет ни проволочных сетей, ни капканов. Электронную систему охраны он обнаружил сразу и отключил. Чтобы вырезать оконное стекло и открыть рамы изнутри, ему потребовалось меньше минуты.

В доме было темно. Черт возьми, куда же делся Морган? Ведь он явно был здесь совсем недавно!

Рунн выждал несколько секунд, прислушиваясь и вглядываясь в темноту. Но в доме было тихо. И пусто.

Морган исчез. Сбежал. Рунн чувствовал это почти физически. Его разочарование было настолько острым, что он едва не выругался вслух, но в последний момент сдержал себя.

Перекинув тело через подоконник, Рунн мягко спрыгнул в комнату и присел. Его глаза быстро привыкли к темноте и различили картины на стенах, составленные у стены холсты, мольберт на треножнике. Значит, он попал в студию Моргана, как две капли воды похожую на студии в двух других домах, где он едва не застал своего врага.

Выпрямившись, Рунн еще раз огляделся, морщась от чувства острого разочарования и гнева. Морган даже не потрудился упаковать свои картины и взять их с собой, хотя он не мог не догадываться, что рано или поздно Рунн отыщет это его убежище, как он отыскал все предыдущие. Впрочем, он знал, что Рунн не тронет картины. Холсты ему были не нужны. Он жаждал другого — уничтожить Моргана. Уничтожить его лживую душу.

А зачем уничтожать красоту?

Он решил не включать свет, чтобы не видеть, что нарисовано на холстах. Зачем снова делать себе больно? Кроме того, Рунн знал, что набросок, который он искал, должен быть где-то на виду. Морган всегда оставлял свои рисунки там, где Рунн не мог их пропустить.

Ага, вот, кажется, и он. Совсем рядом с окном.

Рунн не хотел смотреть на него, но знал, что все равно не удержится. Какой смысл лгать самому себе? В эти минуты он жаждал увидеть этот набросок больше всего на свете.

Еще раз быстро оглядевшись, он шагнул вперед. На сей раз это был не один набросок, а несколько. Рунн взял их и поднес к открытому окну, залитому лунным светом.

Страсть. Одержимость. Мука. Лицо Рунна повторялось на каждом листе бумаги снова и снова, и каждый портрет был более выразительным, чем предыдущий. Глядя на них, Рунн почувствовал себя так, словно кто-то вдруг сорвал с него всю одежду.