Айрис Джоансен - Миллион за выстрел

— Если все это правда, — заметил Гален.

— Что вы теряете? Вы бы здесь не появились, Форбз, если бы не собирались заключить со мной сделку. Ну так увезите меня в Штаты, обеспечьте защиту и немного подождите. Вы увидите, Чавез появится.

— Возможно.

— Ну что ж, — Форбз задумчиво нахмурился. — Чавезу обязательно нужен сын и наследник, особенно с его репутацией выдающегося мачо. В том, что она говорит, есть резон. Если это, конечно, соответствует действительности.

— Он появится, — повторила Елена.

— И что вы за это хотите?

— Защиты. Американское гражданство и достаточно денег, чтобы прожить, пока я не получу специальность, которая даст мне возможность содержать нас.

— Ты запросто можешь поступить в морскую пехоту, — предложил Гален. — Или преподавать в школе карате.

Она даже не посмотрела на него.

— Я немногого прошу. Если вы будете вести себя правильно, вы его поймаете. Вы ведь этого хотите, так?

Форбз кивнул:

— Да, я этого хочу.

— Тогда возьмите нас с собой.

— Мне надо подумать, — ответил Форбз.

— Поторопитесь. Чавез не даст нам много времени.

— Елена, — в дверях дома стоял Доминик, — заходи, съешь бутерброд и выпей кофе.

— Иду. — Она повернулась, но тут же снова остановилась. — Перед едой мне обязательно надо помыться и переодеться. Как правильно сказал Барри, от меня плохо пахнет. Не расстраивайте Доминика. Он очень за меня беспокоится.

— Заблудшая душа, — пробормотал Гален, направляясь за ней в дом. — И несколько запутавшийся в своем предназначении. Так он священник? Что-то не похож.

— Говорит, что нет. Он не хочет, чтобы я называла его святым отцом, но я именно так обращалась к нему с первого дня нашего знакомства. Только так его себе и представляю. — Она холодно взглянула на Галена. — Она самый добрый и мягкий человек на земле, и я не позволю тебе его обижать. Понял?

Гален улыбнулся:

— Понял, чего ж не понять? Постараюсь обуздать свою врожденную жестокость. Уверен, ты мне немедленно дашь понять, если я сделаю что не так.

— Можешь не сомневаться.

Доминику было под пятьдесят. Седеющие волосы и яркие, внимательные голубые глаза, каких Галену никогда не приходилось видеть. Он был одет в камуфляж и армейские ботинки. Спокойно беседовал на любую тему и был весьма остроумен. Он явно получил хорошее образование. Гален поверил, что Доминик — учитель. Однако он ничуть не напоминал священников, с которыми Галену приходилось сталкиваться раньше. Он пришел к такому выводу, не пробыв в обществе Доминика и часа.

— Вы запутались, — улыбнулся Доминик. — Вы изучали меня, как букашку под микроскопом, и вам не по душе, что вы до сих пор не можете определить, к какому виду я принадлежу.

— Я любопытен. Мой основной недостаток. Но меня предупредили, пригрозив бог знает чем, чтобы я вас не обижал.

Он вздохнул:

— Елена. Она слишком уж меня опекает.

— Так вы в самом деле священник? — спросил Форбз.

— Был раньше. Возможно, церковь до сих пор считает меня священником. Насколько мне известно, сана меня не лишали. — Он покачал головой. — Но я уже несколько лет назад решил, что не смогу слепо следовать учению. Слишком я своенравный. Делаю только то, что полагаю правильным, а это считается грехом и тщеславием. Поэтому в сердце моем я больше не священник, а ведь самое главное — сердце и душа.

— Но вы были священником, когда впервые встретили Елену?

— Да, я служил у повстанцев в горах. Сам я из Майами, приехал полный воодушевления и рвения, готов был помочь всему миру. Но здесь слишком много горя. Нищета, смерть, наркотики, война. Постепенно я в значительной степени растерял свое рвение. — Он улыбнулся. — Но мне удалось продержаться. Всегда были такие дети, как Елена.

— Вы знали ее еще ребенком?

— Я знал всех повстанцев. Когда я приехал в Колумбию, ей было десять лет. Ее брату Луису тринадцать. Ее отец Фрэнк Кайлер тогда был еще жив. Мы с Фрэнком подружились. Мы редко соглашались друг с другом, но он мне нравился. Его трудно было не любить. — Доминик поморщился. — Он, как и я, верил, что служит правому делу, что он здесь нужен. Я его уважал, хотя чувствовал, что он сильно ошибается. Человек должен искать и найти свое место. Он метался и сомневался.

— И теперь вы считаете, что должны заботиться о сыне Елены Кайлер?

— Первые три года Елена сама заботилась о нем. Она охотилась, мы выращивали овощи и умудрялись не умереть с голода. Потом она решила, что это не жизнь для ребенка, и поехала в Медельин, чтобы заработать. Мальчика она оставила со мной. Это далось ей нелегко, если вспомнить ее собственное детство. Ей не от кого было ждать помощи. Она даже говорить о первых месяцах в городе не хочет. Чем она только не занималась, чтобы заработать денег и уехать из страны. От официантки до продажи товаров по телефону. Приезжала домой, когда только могла. — Он подлил им кофе в чашки. — Мне было нетрудно присматривать за Барри. Он — особый ребенок. Есть дети, от которых исходит сияние. Барри такой. — Доминик сел. — Мне только не нравится, что он слишком серьезный для своего возраста. Думаю, впрочем, что это естественно, ему ведь очень редко удается поиграть с другими детьми. Елена всегда боялась, что это небезопасно.