Майкл Прескотт - Когда отступит тьма

— Ты так и не преодолел этого, верно? Это ее вопли ты слышишь по ночам, ее лицо видишь при мысли о богине, которой поклоняешься…

— Заткнись! — рявкнул Роберт.

Его рука еще крепче стиснула нож. Коннор заговорил мягче:

— Я не собираюсь обвинять тебя ни в чем. Вот что тебе нужно понять, Роберт. Послушай. — Дальнейшие слова давались трудно, и спокойствие в голосе Коннора сменилось мучительной взволнованностью. — Я лишился той, кого любил. Винил в этом себя. До сих пор виню. Думаю… думаю, с тобой происходит то же самое.

Роберт не отвечал, не шевелился. Коннор позволил себе надеяться, что пронял его.

— Ты твердишь себе, что повинен в смерти матери, — продолжал он, понизив голос до шепота. — Это терзает тебе душу. Я знаю, что да. Знаю, каково это. — «Услышь меня, — молил он стоящего перед собой человека, — услышь, что я тебе говорю, пожалуйста». — Бессонные ночи, кошмары — все это мне знакомо.

По-прежнему ни ответа, ни перемены выражения лица.

— Но тут нет твоей вины, Роберт. Ты был всего-навсего ребенком. Ты не должен принимать на себя вину.

Роберт пристально смотрел на него несколько долгих секунд, потом улыбнулся, скупо, печально, многозначительно.

— Не должен? — Он бросил быстрый взгляд на Эрику. — Скажи ему, сестричка.

Эрика заколебалась. Ее лицо вдруг на миг стало для Коннора лицом Карен, каким он видел его, сидя подле нее на кровати, держа ее окровавленную руку.

Нож прижался плотнее, потекла струйка крови, и Роберт прошипел:

— Скажи!

Эрика закрыла глаза. Голос ее был тихим и отчужденным, голосом сомнамбулы:

— Ты не так все представляешь себе, Бен. Совершенно не так. Кейт с Ленорой не убивали друг друга. Мы убили их. Мы вдвоем. Роберт и я.

Эрика не хотела этого говорить, не хотела, чтобы кто-то узнал, и особенно Бен Коннор.

Она увидела в его лице замешательство, потом ошеломленное понимание.

— Вы?.. — прошептал он.

— Да, Бен. — Голос ее звучал тихо, сдавленно, легким хрипом, вызывающим сухое эхо в углах грота. — Мы убили обоих, и… — Она не могла говорить этого, но была вынуждена. — И на самом деле все это я… на мне лежит бремя вины, ответственности. Не на Роберте. Это все я.

Коннор не ответил. Эрика понимала, что предала его. Надсмеялась в последнее мгновение их жизни над доверием, любовью и видела это в его донельзя изумленных глазах.

Потом Роберт издал отрывистый смешок, прозвучавший в тишине, будто пистолетный выстрел.

— О, прекрасная mea culpa [14] Моя вина ( лат .). Этим выражением обычно передается раскаяние. . — Его дыхание обжигало ухо Эрике, нож прилегал к горлу. — Просто великолепная. Но раз ты так виновата, почему страдать пришлось мне?

Повернув голову, Эрика увидела его профиль, впалую щеку, спутанную, грязную бороду, ощутила запах мускуса, исходящий от него тошнотворными волнами. Придурок с бугра — так, по словам Роберта, называли его горожане, и это терзало ей сердце.

— Знаю, что ты страдал, Роберт. Знаю. — Она подумала о рыбачьей деревушке, пристани, черной воде Эгейского моря, бездонной пустоте собственной души. — Но и я тоже страдала.

— Вот как? Что ж, маловато.

Он сделал последний шаг.

Револьвер Коннора оказался в пределах его досягаемости.

И Эрика представила себе дальнейшее, представила, как все произойдет.

Роберт поднимет пистолет, выстрелит, и Коннор повалится в брызгах крови…

Она представляла себе это очень ясно, потому что видела раньше, видела в ту ночь двадцать четыре года назад — стреляющий пистолет, красные брызги. Роберта с ничего не выражающим лицом…

Из ее груди вырвался крик, отчаянный, неистовый.

— Нет, Роберт, не надо больше, нет!

Эрика рывком вывернулась из его захвата, нож царапнул ей подбородок. Роберт прорычал ругательство, и она в отчаянии нанесла удар ногой по револьверу на полу, чтобы оружие отлетело обратно к Коннору…

Промахнулась.

Роберт схватил ее.

И с поворотом корпуса бросил вниз.

Со связанными руками Эрика не могла ослабить падение и сильно ударилась о твердый каменный пол, весь воздух с хрипом вырвался у нее из легких.

Подняла затуманенный взгляд и увидела именно то, чего боялась, — Роберт нагибался за револьвером.

Повторение той ночи в Грейт-Холле, только страшнее, потому что жертвой на сей раз будет Коннор, а она не сможет этому помешать, не сможет совершенно ничего поделать.

Была единственная секунда — одна-единственная, — когда Роберт отвлекся, отбрасывая Эрику и нагибаясь за револьвером.