Дженнифер Эстеп: Укус Паука

Я прокралась до конца коридора и заглянула в соседний. Ни души. Часы показывали начало восьмого, и большинство пациентов уже вернулись в свои обитые войлоком палаты, чтобы сотрясать ночь криками. Если повезет, Эвелин и санитара не хватятся до утра, а к этому времени я рассчитывала убраться как можно дальше отсюда. Никогда не полагайся на удачу. Этот урок я давно усвоила на собственном горьком опыте.

Заученным маршрутом, с оглядкой на время обходов, я без особых усилий прошла по слабо освещенным коридорам правого крыла лечебницы. Благодаря кусочку скотча, которым я заклеила замок, дверь одной из подсобок оставалась не запертой. Я проскользнула внутрь. В темноте виднелся хозяйственный хлам. Швабры. Щетки. Туалетная бумага. Чистящие средства.

В дальнем углу, там, где строители в целях экономии не покрыли гранитную стену краской, я приложила руку к грубому камню. Вслушалась в него. Сила, магия и способности элементали Камня позволяли мне слышать этот природный элемент, где бы он ни был, и какую бы форму ни принимал. Будь то гравий у меня под ногами, выступ скалы, нависший над головой, или обычная стена вроде той, которой сейчас касалась моя рука. Я умела различать вибрации камня. Поступки и чувства людей со временем проникают в окружающие их предметы, особенно в камень, и, настроившись на частоту этих вибраций, я узнавала многое: от людей, которые обитали в доме, до произошедших в нем убийств.

Но каменная стена под ладонью лишь лопотала что-то бессвязное. Я не слышала ни пронзительных ноток тревоги, ни звона поднявшейся суматохи, ни резких возмущений, пульсирующих сквозь породу. Значит, тела еще не обнаружили, а мои собратья-чокнутые, вероятнее всего, продолжают слюнявить друг друга. Отлично.

Забравшись на металлический стеллаж у стены, я сдвинула незакрепленную потолочную панель и достала заранее припасенный обернутый в полиэтилен сверток с одеждой. Стянув с себя забрызганную кровью белую больничную пижаму, я переоделась. Оказавшись в лечебнице, я первым делом проникла в камеру хранения с вещами пациентов и забрала оттуда одежду, в которой меня привезли полицейские. Помимо синих джинсов, темно-синей футболки с длинными рукавами, ботинок и флисовой толстовки с капюшоном, у меня при себе имелись пара складных ножей и серебряные часы с закрепленной в них катушкой гарротовой проволоки [2] Гаррота – прочный шнур длиной 30—60 см с прикреплёнными к его концам ручками. В начале 20-го века гаррота получила широкое распространение среди членов организованной преступности США, став «визитной карточкой» профессиональных убийц из «Cosa nostra», кроме того, подразделения специального назначения взяли гарроту себе на вооружение, используя её для бесшумной нейтрализации часовых. . Легкое, тонкое оружие, но я давно привыкла обходиться подручными средствами.

После визита в камеру хранения я заглянула в регистратуру, где отыскала свою фальшивую карточку на имя Джейн Доу [3] Джейн Доу (англ. Jane Doe), в мужском варианте Джон Доу (англ.John Doe) — имена, которые используются для обозначения неопознанного трупа или пациента больницы, личность которого не установлена. Эта практика широко используется в США и Канаде. и уничтожила ее, а также стерла любое упоминание о себе из памяти компьютера. Теперь не осталось ни единого следа моего пребывания в лечебнице. Кроме, конечно, остывающего тела Эвелин Эдвардс.

Я застегнула часы на запястье. Лунный свет, струившийся сквозь окно, упал на мою руку и высветил глубокий шрам на ладони. Маленький круг с идущими от него восемью тонкими линиями. Такой же шрам красовался и на другой моей руке. Паучьи руны — символы терпения.

Раскрыв ладони, я пристально посмотрела на линии. В нежном тринадцатилетнем возрасте меня избили, завязали глаза и принялись пытать, вложив мне в руки среброкаменный медальон в форме паучьей руны. Мои ладони с зажатым меж них медальоном крепко обмотали клейкой лентой, и элементаль Огня добела раскалила руну. Расплавленный магический металл прожег мне кожу, оставив шрамы. Тогда, семнадцать лет назад, отметины были свежими, уродливыми и яркими, как мои крики и смех той сволочи, что пытала меня. Со временем шрамы поблекли. Теперь это всего лишь тонкие серебристые полосы, переплетающиеся с линиями на моей бледной коже.

Хотелось бы мне, чтобы воспоминания о той ночи померкли так же, как эти шрамы.

В лунном свете отметины из серебра и камня на моей коже светились ярче, чем днем. Возможно, причина крылась в том, что ночь, когда в игру вступают темные силы и темные чувства, самое подходящее время для моей работы. Порой мне почти удавалось забыть о рунах и не вспоминать о них до тех пор, пока они не являлись во всей красе, вот как сейчас.