Мариус Брилл - Хищная книга

Отложив наполовину открытый пакет на стол, Перегноуз подошел к двери и запер ее. Вернувшись к столу, извлек из пакета стопку бумаг. На верхней странице традиционно стояли исходящие номера, грифы секретности, коды допуска и напоминание о мерах предосторожности; эту страницу Питер Перегноуз скомкал и бросил в пепельницу рядом со своей трубкой. Следующая страница начиналась с двух слов, уже известных нам с вами, двух слов, заставляющих мое сердце петь, — «Миранда» и «Браун».

Почему Перегноуз, скукоженный, пахнущий шпротным паштетом и похожий на мумию ссыльного большевика человечек, получил доступ к этой и другой конфиденциальной информации о Миранде, вскоре выяснится, а пока я просто хочу выразить свое негодование по поводу такого вторжения в ее личную жизнь. У него не было никакого права подглядывать за ней, читать досье на нее, о существовании которого она даже не догадывалась…

Да-да. Я знаю. Я рассказываю о ней на протяжении шести последних глав. Но если мы решили, что я расскажу о ней, а вы о ней прочитаете, это совсем другое дело. Это история любви, и вам необходимо ее узнать. В любом случае, от вас не пахнет копчушками.

В этот самый момент Миранда, оставшись на обеденный перерыв без подруги, двигалась вместе со мной в сторону Риджентс-парка, потому что сияло солнышко. А пронизывающий ветер ударил ей в спину, только когда она уже зашла в ворота.

Миранда, чувствуя себя всеми покинутой, одиноким облачком плыла через парк. Около озера, на самом берегу под деревом, она уселась; и ее юбка развевалась и танцевала на ветру. Мирандой овладело странное настроение — задумчивое, но в то же время какое-то рассеянное. У ее ног желтые нарциссы понимающе кивали ей.

Положив рядом с собой «диетический сандвич» толщиной с мою страницу и йогурт, Миранда пристроила меня на коленях, намереваясь спокойно почитать, открыла… но взгляд ее вдруг затуманился, нахлынули мысли о Мерсии, о Барри, о не дождавшемся ее Флирте, о том, какое все-таки дерьмо ее жизнь, и большая слеза капнула мне на страницу. Там, где бумага промокла, она изогнулась, потянулась к Миранде, пытаясь утешить ее. Плечи Миранды затряслись, она поджала нижнюю губу, прикрыла глаза и разрыдалась. Я беспомощно — опять беспомощно — лежал у нее на коленях и думал о том, как же она прекрасна, и понял, что, сколько бы мы ни сочувствовали другим, когда плачешь по-настоящему, оплакиваешь себя.

Потом к ней пришел Он. Он опустился на колено и предложил плачущей Миранде бумажный носовой платок.

— В это время года аллергия не дремлет, — произнес Он. — Но чихать мы на нее хотели, если у нас есть «Чистоносик».

Он улыбался победной улыбкой с рекламы указанных одноразовых носовых платков, своими нежно-пастельными тонами так и соблазняющей хорошенько высморкаться, и держал платок в протянутой руке. Миранда отрицательно покачала головой и закрыла рукой лицо, будто это могло скрыть от мира, что она ревет, как крокодил, потерявший вставную челюсть. По озеру, между утками и открытой эстрадой, шел круизный лайнер, и там снова был Он, теперь выглядевший несколько слащаво — в галстуке-бабочке и с зализанными назад волосами. Он стоял на корме, среди рвущихся ввысь воздушных шариков, а где-то еле слышно наигрывал джазовый оркестр. Он звал ее к себе, в путешествие по умопомрачительным норвежским фьордам.

— Где мне найти партнера для спарринга? — спрашивал Он, улыбаясь так же двусмысленно, как он делал это в рекламе.

Подбородок у Миранды задрожал, губы поджались, и на меня хлынул еще один ливень. Ничтожество, полное ничтожество. Ее никто никогда не полюбит. Она умрет в одиночестве, просто увянет. Не зная любви, не зная ничьей ласки. Она никому не нужна. В самом деле, если она сейчас умрет, разве кто-нибудь расстроится? Никто. Никто даже не заметит. Ну, может, мама. Где бы она ни была. Переиграть ее по части мелодраматизма еще никому не удавалось, и она ушла из дома на день раньше, чем это собиралась сделать Миранда. С тех пор они не встречались ни разу. Последняя весточка указывала на лайнер, совершающий круиз вокруг Скандинавии. Миранда вспомнила одинокую открытку из Эльсинора [7] Ныне Хельсингер, в 40 км севернее Копенгагена; ср. «Гамлет». , на которой мамочка нацарапала единственное слово: «Привет». Это было три года назад. Миранда представила себе, как мать стоит на палубе лайнера с тем симпатичным молодым человеком в галстуке-бабочке, и на мгновение улыбнулась, даже капелька слюны весело блеснула на ее зубах. Матери-одиночки, кому они нужны? Уж конечно, не ее отцу, кто бы он ни был. Тут забил еще один подспудный ключ чистейших слез; просочившаяся в нос мутная солоноватая жижа не только начала вылезать из ноздрей, но еще и потянула их за собой, когда Миранда попыталась вернуть ее, так что раздался некрасивый хлюпающий звук.