Дмитрий Вересов - Полет ворона

— Приехали, — сказал Никита, остановив машину возле ворот в высоком кирпичном заборе. — Пше прашем бардзо... Ты пока подыши, а я тачку в гараж отгоню, тут недалеко, и вернусь.

Таня вышла, с удовольствием размяла ноги, вдохнула полной грудью свежий полуоттепельный воздух, осмотрелась. Благодать! Прямая как стрела, освещенная редкими фонарями белая, безмолвная улица, по бокам — затейливые заборчики, над которыми нависают присыпанные мягким серебристым снежком еловые ветки. А дышится как! Особенно после города — загазованного, людного и потного, суетливого и суетного. Всюду тишина, и по ту сторону забора тоже. Стало быть, вариант с компанией золотой молодежи отпадает. Хотелось бы надеяться. Сегодня она уже некоммуникабельная. Никому-никому. Только Никите. Ему-то она всегда кабельная!

Усмехнувшись бородатой шуточке, она достала из сумочки сигареты и блаженно затянулась.

Через пару минут незаметно подошел Никита. Она даже вздрогнула, услышав совсем рядом его нарочито грубый голос:

— Балдеешь, падла?

— Господи, ну и шуточки у тебя! Так и в обморок грохнуться недолго.

— Погоди грохаться. Этот номер у нас во втором отделении.

Он отпер ворота, широко распахнул их и, сделав шажок в сторону, поклонился:

— Прошу вас, мадам!

Она ответила реверансом и гордо ступила в распахнутые ворота.

Прямая расчищенная дорожка вела к сверкающему разноцветными окнами чудо-домику, двухэтажному, обшитому золотистыми ровными досочками. Над высоким крыльцом призывно горел висячий фигурный фонарь.

— Что за черт?! — услышала она за спиной и удивленно обернулась. Никита широкими шагами догонял ее. Лицо его было встревоженным.

— Что случилось? — спросила она. Сердце екнуло от дурного предчувствия.

— Я же вроде тут электричество погасил везде. Только фонарь оставил... Или все-таки забыл...

Он, уже не обращая на нее внимания, стремительно Зашагал к дому. Она еле поспевала за ним.

— Ну, если Танька-сука решила мне подлянку устроить... — бормотал он на ходу.

— Никита, постой, я не...

Она не успела договорить. Никита одним прыжком взмыл на крыльцо, рванул на себя незапертую дверь и исчез в доме. Таня побежала следом за ним.

На паркете красивой, обшитой темным деревом прихожей, посреди толстых осколков, видимо, зеркала валялась сорванная с петель резная вешалка. Хозяйственный шкаф был распахнут настежь, все находящиеся в нем банки и пакеты были опрокинуты, разбиты, распороты.

С потолка на стены непристойно сползала большая фиолетовая клякса.

Вонь была нестерпимая — несло керосином, фекалиями, краской, скипидаром, дихлофосом и еще непонятно чем. Пробивавшийся сквозь миазмы слабый аромат цветов и яств придавал запаху особенную омерзительность. Зажав нос, Таня вслед за Никитой шагнула из прихожей в гостиную.

Здесь царил полный разгром — не просто варварский, а глумливый, извращенный. Кресла и диваны располосованы ножом, со шкафов сорваны двери, ковер усыпан осколками стекла. Все, что не было сломано, оказалось залито, затоптано, загажено. И лишь безупречно сервированный на двоих овальный стол и высокая люстра остались нетронутыми. Впрочем, приблизившись к Никите, застывшему возле стола, Таня, с трудом удерживая рвоту, увидела, что каждое блюдо на столе аккуратно посыпано хозяйственными и садовыми химикатами, окроплено керосином, скипидаром, санитарной жидкостью или попросту мочой. Посреди стола на пустом блюде возвышалась кучка экскрементов, в которую было воткнуто золотое кольцо камнем наружу и две алые розы. На белоснежной поверхности торта было коряво выведено: «Х.. вам!», вдоль бороздок надписи тянулись коричневые полоски — видимо, перед тем как оставить свой автограф, автор обмазал палец тем, в чем торчало кольцо.

— Что... что это? — давясь, прошептала Таня. Никита обернулся к ней. Губы его кривились в дикой ухмылке, в глазах плясали безумные искры.

— Это? — протяну л он, бесшумно приближаясь к ней. — Это, надо полагать, подарочек моей обожаемой сестры. Подарочек к нашему празднику.

Он все надвигался на Таню. Она невольно отступила, каблуком хрустнув по осколку.

— К... к какому празднику? — пролепетала она.

— К нашей помолвке. Она высказала свое неодобрение...

— Но, Никита... ты же мне ни слова не сказал. О помолвке.

— Да? Возможно. Вот.

Он наклонился над омерзительным столом, запустил пальцы в кучу дерьма, извлек колечко с камнем и, не обтерев, ткнул им Тане в грудь.