Найо Марш - Убийство по-римски

Он откинулся на спинку стула, глубоко вздохнул, встретился взглядом с мистером Мейлером и расхохотался.

— У меня такое чувство, словно я только что приехал в Рим, — сказал он.

— И может быть, словно ночь только что началась?

— Что-то вроде этого.

— Приключение? — намекнул Мейлер.

Быть может, в конце концов, вино не было уж таким легким. Он не очень понял, что увидел, взглянув на Мейлера, — это был как будто другой человек. «У него очень странные глаза», — подумал Барнаби, стараясь быть снисходительным.

— Приключение? — настаивал голос. — Могу я быть вам полезным, а? Как чичероне?

«Могу я быть вам полезным? — подумал Барнаби. — Он, вероятно, из продавцов». Но он потянулся и услышал собственный непринужденный голос:

— Гм, в каком смысле?

— В любом, — пробормотал Мейлер. — Действительно, в любом смысле. Я человек разносторонний.

— О, знаете ли, я держусь общепринятого. Покажите мне самую большую площадь в Риме, — прибавил он, и шутка показалась ему ужасно смешной.

— Тогда, с вашего позволения…

Хозяин держал счет наготове. Барнаби показалось, что в маленькой траттории сделалось очень тихо, но когда он огляделся, то увидел, что все клиенты сидят на местах и ведут себя самым естественным образом. Он не без труда нашел нужные банкноты, но мистер Мейлер помог ему, и Барнаби попросил его оставить щедрую сумму на чай.

— Правда, было очень хорошо, — сказал Барнаби хозяину. — Я приду к вам еще. — Они обменялись дружеским рукопожатием.

И Барнаби, ведомый под локоть мистером Мейлером, вышел в узкие улицы и шел мимо сияющих витрин и темных дверей сквозь шумливые толпы и по безмолвным переулкам и открывал для себя совершенно другой Рим.

У Барнаби не было дальнейших встреч с Себастианом Мейлером до следующей весны, когда он вернулся в Рим, выпустив в свет свою книгу, которая наделала шума в Лондоне. Его обычный пансион «Галлико» был переполнен, и на несколько дней он поселился в маленькой гостинице недалеко от старого Рима.

На второе утро он спустился в фойе спросить, нет ли почты, но, увидев, что у администратора толпятся только что явившиеся туристы, сел на стул у входной двери.

Он раскрыл газету, но читать не смог, поскольку его внимание отвлекали туристы, прибывшие толпой. Особенно двое из них, державшиеся малость особняком, но как будто принадлежавшие той же группе.

Это была примечательная пара, оба очень высокие, массивные, широкоплечие, с поразительно легкой походкой. Он предположил, что это муж и жена, но они были странно похожи друг на друга, как это иногда бывает после многих лет супружеской жизни. Лица у них были крупные, что у жены подчеркивалось округлым подбородком, а у мужа — короткой бородкой, не закрывавшей губ. У обоих были влажные выпуклые глаза. Он был к ней очень внимателен, держал ее под локоток, а иногда брал ее большую руку своей гигантской ручищей и заглядывал ей в глаза. На нем была хлопчатобумажная голубая рубашка, куртка и шорты. «Ее одежда, — подумал Барнаби, — что называется, «добротная», хотя сидит мешком на неуклюжей, высокой фигуре».

Они с некоторым замешательством рассматривали какой-то документ, но не находили в нем утешения. На стене висела большая карта Рима: они подошли к ней и стали нервно ее изучать, обмениваясь озадаченными взглядами.

Свежий наплыв туристов заслонил странную пару от Барнаби минуты на две. Но тут прибыл гид, увел толпу, и они вновь предстали перед глазами Барнаби.

Они были уже не одни. С ними был мистер Мейлер.

Он стоял спиной к Барнаби, но сомневаться, он это или не он, не приходилось. Одет он был точно так, как в то первое утро на Пьяцце Колонна, и что-то в его внешности не позволяло спутать его ни с кем.

Барнаби почувствовал непреоборимое нежелание встречаться с ним вновь. Память о римской ночи, проведенной под руководством мистера Мейлера, была смутной и беспорядочной, но достаточно характерной, чтобы оставить крайне неприятное чувство, что он зашел чересчур далеко. Он предпочитал не вспоминать этого и буквально содрогался при мысли о повторении такой ночи. Барнаби не был чистоплюем, но тут он решительно поставил точку.

Он был готов вскочить и выскользнуть во вращающуюся дверь, когда Мейлер наполовину повернулся к нему. Он рывком поднял газету в надежде, что укрылся вовремя.

«Какая глупая ситуация, — подумал он за своим щитом. — И что это со мной? Удивительно! Я не сделал ничего, чтобы чувствовать — необъяснимым образом я ведь чувствую себя, — он поискал слово и нашел только явно нелепое, — замаранным».