Нора Робертс - Отныне и навсегда

— Ты не можешь себе представить, что я собираюсь приготовить на завтрак!

Конэл сунул руку в горшок.

— Ягоды?

— Смотри, — сказала она ему и понесла свою добычу в дом, — и учись!

Конэл наблюдал за Аллиной, и это зрелище успокаивало его. Проснувшись, он потянулся к ней, и это его обеспокоило. Как могло случиться, что мужчине, проведшему с женщиной всего одну ночь, постель без нее показалась такой холодной и пустой? И этот страх, внутренняя дрожь, когда он не мог найти ее. А теперь она была здесь, взбивала тесто в миске, и, казалось, в мире все вновь встало на свои места.

Если и могло существовать название этому чувству, то это была любовь.

— Не помешала бы здесь большая сковорода с ручкой, — Аллина отставила миску в сторону, чтобы разогреть сковородку. — Но мы как-нибудь справимся и без нее.

— Аллина!

— Что? — она оглянулась. Во взгляде Конэла было что-то такое, от чего у нее вдруг закружилась голова. — Да? — когда Аллина обернулась, амулет качнулся, блеснув на солнце.

Казалось, выгравированная звезда светит ему прямо в глаза, словно насмехаясь над ним. Конэл медленно шагнул назад. Нет уж, он не станет говорить о любви!

— Где твои туфли?

— Мои туфли? — Конэл говорил с такой нежностью, что у Аллины на глазах выступили слезы, когда она опустила взгляд на свои босые ноги. — Наверное, я оставила их там. Очень глупо с моей стороны.

— Стало быть, ты ходила по росе босиком, прекрасная Аллина?

Слова комом встали у нее в горле. Аллина порывисто обняла Конэла, прижавшись лицом к его плечу; в ее душе бушевала буря.

— Аллина, — Конэл прижался губами к ее волосам и мысленно пожелал, для их общего блага, чтобы ему удалось разорвать ту последнюю цепь, которая все еще сковывала его сердце, — что мне с тобой делать?

«Люби меня! Просто люби меня, а со всем остальным я как-нибудь справлюсь.

— Я могу сделать тебя счастливым. Если бы ты только позволил мне, я могла бы сделать тебя счастливым.

— А ты? Нас здесь двое. Как ты можешь верить и принимать все то, о чем я тебе рассказал, как ты можешь хотеть изменить свою жизнь ради этого?! — Конэл отстранил ее и кончиком пальца коснулся амулета. — Аллина, как ты можешь так легко принять это?

— Могу, потому что он принадлежит мне, — она прерывисто выдохнула, затем вновь сделала вдох, и ее голос окреп. — До тех пор, пока он не будет принадлежать кому-то другому.

Чуть успокоившись, она взяла из шкафчика черпак и плеснула тесто на сковороду.

— Ты считаешь, что я наивна, легкомысленна и настолько нуждаюсь в опеке, что готова поверить во что угодно, если это принесет любовь?

— Я думаю, что у тебя мягкое сердце.

— И покладистое к тому же? — ее холодный взгляд и кивок стали для Конэла неожиданностью. — Может быть, ты и прав. Когда пытаешься изменить себя, чтобы люди, которых ты любишь, тоже полюбили тебя так, как ты хочешь, сердце поневоле станет покладистым. Я надеюсь покончить с этой привычкой. Но пока буду пытаться это сделать, я все же хочу иметь сердце, восприимчивое к чувствам других людей.

«Терпеливое сердце, — подумала Аллина, — но, Боже мой, лишь бы оно не оказалось трусливым!»

Она ловко перевернула блинчик.

— Что ожесточило твое сердце, Конэл?

— У тебя зоркий глаз, когда ты решаешь выпустить стрелу…

— Возможно, я просто слишком редко лезу в колчан! — но теперь все будет по-другому. Плавно и не спеша Аллина переложила блинчики на блюдо и налила на сковороду еще теста. — Почему ты никогда не говоришь о своей матери? «Попала в яблочко», — подумал Конэл, но промолчал, когда Аллина пригласила его к столу.

— Я имею право знать.

— И впрямь имеешь.

Аллина достала мед и корицу, разлила чай в чашки.

— Садись, твой завтрак остывает.

С легким смехом Конэл повиновался. Аллина была загадкой… и с чего это он вообразил, что уже разгадал ее? Он подождал, пока она выложила блины из сковородки, выключила огонь и присоединилась к нему.

— Моя мать родилась в ближнем поселке, — начал Конэл. — Ее отец был рыбаком, а мать умерла во время родов, когда мама была еще девочкой. Спасти новорожденного не удалось, так что она была самой младшей и единственной дочерью в семье, и, как она мне рассказывала, отец и братья ее баловали.

— У тебя в поселке есть дяди?

— Есть. Трое, и у них есть семьи. Хотя те, кто помоложе, переехал на большую землю или даже на материк. Мой отец был единственным ребенком в семье.

Аллина намазала медом свои блинчики и передала бутылочку Конэлу. У него есть родственники, и все же он настолько одинок.