Джессика Соренсен - Одиночество Калли и Кайдена

– Ты, гребаный кусок дерьма! – вопит он и бьет меня по лицу.

Я пригибаю голову, и его рука проламывает стекло во входной двери. Летят осколки, кулак – весь в порезах. Но папашу это не останавливает, он наносит удар другой рукой мне в челюсть. Хруст костей, звон в ушах.

– Черт!

Хватаюсь за щеку. Больно. Но я привык к боли, поэтому стряхиваю ее с себя. Впервые в жизни я замахиваюсь на отца. Он уворачивается, моя рука – хрясть – врезается в деревянные перила.

Секунда, отец обхватывает меня руками за пояс, и мы оба валимся на пол. Осколки сквозь рубашку вонзаются мне в спину, а я пинаю папашу в живот. Он отлетает в сторону и ударяется головой о стену. Я вскидываю руки и поднимаюсь.

– С меня хватит, – говорю я и, пока он не встал, выбегаю за дверь.

Люк ждет в машине с включенным мотором. Я оглядываюсь лишь после того, как залезаю в кабину и запираю дверцу. У Люка глаза лезут на лоб, когда он замечает торчащие у меня из спины осколки, дыры на рубашке и раздувшуюся щеку.

– Что за черт? – говорит Люк. – Он что, опять за свое?

Я качаю головой. На крыльцо выходит отец. Он смотрит на нашу машину.

– Поехали. Отвези меня к Калли. Не хочу здесь оставаться.

Люк задом выезжает на дорогу. Я прижимаю к груди ушибленную руку и смотрю на отца, пока тот не скрывается из виду.

Не могу сидеть спокойно. Шлю Кайдену эсэмэску за эсэмэской, но он не отвечает. Мама прочитала мне длинную речь о том, как она беспокоилась, что меня нет всю ночь. Я дала ей высказаться, думая про себя, как бы она забеспокоилась, если бы я открыла ей свой секрет.

Когда она закончила, я пошла в свою комнату над гаражом и стала ждать. Чувствую себя какой-то липкой после прошлой ночи, как будто алкоголь выходит из меня сквозь поры, поэтому иду в душ. Завернувшись в полотенце, расчесываю пальцами волосы и выхожу в спальню, чтобы одеться.

На кровати спиной ко мне, ссутулившись, сидит Кайден. Я отпрыгиваю назад.

– Ой! – Я прикрываю ладонью рот и прячусь за дверь, смущаясь, что на мне только полотенце.

Кайден оборачивается и смотрит на меня, я забываю о смущении. Одна щека у него раздута и покраснела, рубашка на спине разрезана, пальцы покрыты запекшейся кровью.

– Что случилось? – Подвязав покрепче полотенце, я бросаюсь к нему.

– Теперь это не важно. – Он качает головой, скользя взглядом по моему едва прикрытому телу. – Все кончено.

– Что?

– Я попытался врезать ему, а потом ударил ногами. – Кайден протягивает ко мне трясущуюся руку.

– Отца? – спрашиваю я. – А он… Ты в порядке?

– Теперь да.

Кайден берет меня за бедра, закрывает глаза, дышит сквозь сжатые зубы, потом сажает меня к себе на колени. Я открываю рот, чтобы запротестовать, когда полотенце распахивается и грубая ткань джинсов касается моей кожи, но Кайден кладет голову мне на плечо. Его сотрясает дрожь. Я сжимаю челюсти, закрываю глаза и глажу его по волосам, едва сдерживая слезы.

Я сижу неподвижно, боюсь шевельнуться, а он судорожно пытается вдохнуть. Кажется, проходит целая вечность, но вот Кайден поднимает голову, глаза его красны.

– Прости меня, – говорит он, вздыхает и трет глаз основанием ладони. – Меня на минуту накрыло.

– Я все понимаю, – говорю я ему и целую в лоб.

– Я раньше никогда не отвечал ему. – Он тянется к моей щеке и проводит пальцами по родинке на виске. – Это было страшно.

Кайден гораздо храбрее меня: сумел восстать против того, что угнетало его с самого детства. Я ему завидую.

– Принести тебе льда? – Я легонько хлопаю его по распухшей щеке, он вздрагивает. – Бинты? Обезболивающее? У моей мамы в аптечном шкафу всего этого тонны.

– Зачем? – Кайден удивленно изгибает бровь.

Я пожимаю плечами:

– Однажды я спросила ее, и она сказала, что все это осталось после несчастного случая, когда она состояла в группе поддержки в старшей школе.

– Это ведь, наверное, случилось лет двадцать назад? – Кайден сдвигает брови и прикрывает опухший глаз.

– Она сумасшедшая, – говорю я и встаю с его коленей. – Может быть, потому она постоянно счастлива.

– Я не хочу, чтобы ты уходила. – С паникой в глазах Кайден цепляется за мои бедра, не давая подняться.

Мне знаком этот взгляд: таким молят о помощи.

Пожалуйста, помоги мне, мамочка, шептала я, чувствуя, как он двигается надо мной и каждая часть моего тела будто разрывается надвое. Он грубо зажал мне рот рукой, у меня из глаз потекли слезы. Где она? Почему не приходит за мной? Потому что думает, что я спряталась, как остальные дети. Вот чем я, по ее мнению, занимаюсь, а не умираю изнутри, хотя отчасти мне хочется умереть и снаружи тоже.