Елена Яковлева - Уйти красиво

Серебрянский развел руками:

— Я вам уже сказал, что спешить мне некуда. До моего самолета осталось, — он посмотрел на часы, — еще тридцать шесть часов и сорок две минуты. Достаточно времени, чтобы и посидеть.

— Какая точность, — усмехнулся Поздняков, выруливая к знакомому ему кафе, в котором, если, конечно, ему не изменяла память, не раздевали клиентов до трусов. — У вас несомненные математические способности.

— Хотите сказать, что мне надо было поступать в физтех, а не в Литературный? — лукаво отозвался Серебрянский. Лицо его осветилось глубоко затаенным светом, и Поздняков вдруг увидел, каким он был двадцать пять лет назад — легким на подъем, улыбчивым парнем, который одним лишь взглядом оставлял автографы на нежных девичьих сердцах.

В кафе они заказали бутылку водки и легкую закуску. Поздняков сразу предупредил, что составит Серебрянскому компанию лишь символически, поскольку за рулем.

— Тогда помянем Ларису Петровну, — предложил Серебрянский и поднес рюмку к губам.

Поздняков выглядел бы последней сволочью, если бы не пригубил свою.

— А вы когда видели Ларису в последний раз? — спросил он Серебрянского.

— В этот приезд я ее не видел, — в смысле живой. Случайно узнал о ее смерти в издательстве… ну, и таким вот образом попал на похороны. А так… В последний раз мы с Ларисой виделись пятнадцать лет назад. Тогда я проездом был в Москве, позвонил ей, и мы встретились в Центре. Целый день ходили по Москве, вспоминали студенческие годы… Она была молодая, красивая, смеялась, собиралась замуж во второй раз. Такой я ее и запомнил. Черт побери, даже не верится, что она могла это сделать с собой. Хотя пятнадцать лет — достаточно большой срок, человек может сильно измениться…

— Значит, по-вашему, она не была похожа на самоубийцу? — Поздняков радовался уже тому, что встретил еще одного человека, который был хоть сколько-нибудь с ним солидарен.

— По крайней мере та Лариса, которую я знал раньше, уж точно никогда бы не наложила на себя руки. Уж слишком она любила жизнь. Хотя выражение «любить жизнь», пожалуй, в данном случае трафаретная фраза. Впрочем, что я вам рассказываю, вы же сами ее знали. Кстати, вы-то как с ней познакомились?

— Это не секрет. Мы познакомились с Ларисой при не очень романтических обстоятельствах. Я вел одно дело, по которому она проходила свидетельницей, — ответил Поздняков, все еще зажимая в ладони рюмку с недопитой водкой.

— Бьюсь об заклад, что вы имеете в виду несчастный случай с литературным критиком Рунцевичем в Доме творчества. — Серебрянский пристально посмотрел на сыщика.

— Вы разве тоже там были?

— Нет, меня там не было, я знаю об этом от самой Ларисы. Она тогда сильно переживала. Дело ведь, кажется, закрыли?

— Да, закрыли, — подтвердил Поздняков. — Кажется, то же самое в ближайшее время произойдет и с делом Ларисы.

Серебрянский махнул вторую рюмку, поковырял вилкой в тарелке, губы его при этом продолжали беззвучно шевелиться. Наконец он глухо произнес:

— Я бы сказал, что это символичное совпадение.

Поздняков понял, что в этой короткой фразе было два смысла: один — поверхностный, другой — значительно более глубокий.

— Она вам много рассказывала? — спросил Поздняков, испытывая неожиданно дурные предчувствия.

— Тогда у нас вообще не было тайн.

Поздняков вскинул брови:

— Не было тайн?

— Не было тайн, как, впрочем, и того, о чем вы только что подумали. Наши отношения были исключительно дружеские. Хотя некоторые считают, что между мужчиной и женщиной такое невозможно. Я, кстати, знаю и вашу с ней историю. Поверьте, мне очень жаль, что у вас все так вышло. Но что делать, думаю, у вас бы все равно ничего не получилось. Не потому, что вы были слишком разными, просто она уж очень серьезно к вам относилась и приписывала слишком много достоинств. Да и способ вашего знакомства… Думаю, что в конце концов именно это обстоятельство все и испортило.

Поздняков понял, что Серебрянский недоговаривает что-то очень важное и делает это не то чтобы намеренно, скорее по привычке.

— Чем же были так ужасны эти обстоятельства? — Поздняков с трудом ворочал языком в пересохшем рту.

Кажется, чаши весов, которые незаметно раскачивал Серебрянский, обрели равновесие.

— Ну как же, все-таки смерть человека… — неопределенно ответствовал он.

У Позднякова кончилось терпение:

— Да ладно вам темнить, говорите уж то, что вертится у вас на языке.

— Вы уверены, что этого хотите?