Елена Яковлева - Уйти красиво

Мужчина остановился на углу, достал из картонной папки стопку бумаг и бросил их в урну, потом подумал-подумал и швырнул туда же и папку. Закончив эту операцию, он потер ладонь о ладонь, точно стряхивая с них приставшую пыль.

«Где я его видел? — начал мучительно соображать сыщик. — Я его точно видел и совсем недавно, но где?»

Человек медленно пошел по тенистой аллее вдоль домов, — видимо, направлялся к метро. Малыш, игравший у подъезда, выпустил из рук большой разноцветный мяч, который покатился прямо под ноги привлекшего внимание Позднякова незнакомца. Тот застыл в нелепой позе, да так и остался стоять на одной ноге, как журавль, пока ребенок спешил к своему мячу. Потом, когда дорога оказалась свободной, он пошел дальше все той же развинченной походкой.

«Да ведь я видел его на похоронах!» — осенило Позднякова. Мужчина уже успел удалиться метров на двести. Припомнить его фамилию сыщику так и не удалось, зато он успел извлечь из памяти остальную информацию, выданную ему Воскобойниковым. Итак, незнакомец, кажется, учился с Ларисой в Литинституте.

Поздняков завел двигатель и медленно поехал следом за мужчиной. Когда они поравнялись, Николай Степанович притормозил; приоткрыв дверцу, высунулся из машины и предложил:

— Садитесь, подвезу.

Мужчина медленно повернулся и удивленно посмотрел на Позднякова:

— Вы… мне?

— Вам, вам, — подтвердил Поздняков.

Тот продолжал сомневаться:

— Вы меня ни с кем не перепутали? Здесь же до метро рукой подать.

— Кажется, мы с вами знакомы, правда, заочно, — продолжал его интриговать Поздняков.

— Знакомы?

— Я видел вас на похоронах Ларисы Кривцовой…

— Но я вас что-то не помню. — Мужчина неопределенно взмахнул рукой и чуть-чуть покачнулся вперед.

— Мне вас представили заочно.

— Кто?

— Воскобойников, — Поздняков заметил, что при упоминании этой фамилии мужчина напрягся.

— Да что мы так разговариваем? Садитесь, если не торопитесь, — повторил сыщик свое приглашение.

Мужчина, поколебавшись, сел на переднее сиденье, рядом с Поздняковым.

— Куда мне вас отвезти? — осведомился Поздняков, нажимая на газ.

— Я никуда не спешу, — ответил мужчина. — Это был последний адрес, теперь я совершенно свободен. По крайней мере до завтра… — И пояснил: — Завтра у меня самолет.

— Уже улетаете? — спросил Поздняков, чтобы как-то поддержать завязавшийся диалог.

— А что еще делать? — последовал тяжкий вздох. — Все, что можно, я уже сделал. Ничего путного из этого не вышло. Да ладно, что ж теперь…

Поздняков внимательнее присмотрелся к своему собеседнику, который выглядел далеко не блестяще. Костюмчик вроде поздняковского, только еще более мятый и лоснящийся; сильно поношенные, потерявшие всякую форму башмаки. Что касается его лица, то оно было под стать экипировке, если можно так сказать, до предела изношенным и очень нервным. Даже когда он молчал, его губы продолжали шевелиться, точно по инерции. Неожиданно Поздняков вспомнил его фамилию — Серебрянский, слишком звучную для такого невзрачного человека. Такую бы какому-нибудь преуспевающему «новому русскому».

— Вы Серебрянский?

— Вениамин Сергеевич, — подсказал мужчина. — А вас как звать-величать?

Поздняков, продолжая следить за дорогой, протянул правую руку:

— Поздняков Николай Степанович.

— Тоже были на похоронах, значит. Вы знали Ларису? — поинтересовался Серебрянский.

— Да, я ее старинный друг.

— Неужели более старинный, чем я? — в первый раз в тусклых глазах Серебрянского промелькнуло любопытство.

— Вы, кажется, вместе учились?

— Было такое дело — больше двадцати лет назад. Только я ее старше, к моменту поступления уже отслужил в армии, поработал на великих стройках. В общем, прошел университеты. А еще успел тиснуться в нескольких журналах, меня охотно печатали… Вот, мол, молодой рабочий парень, который все успевает: и магистраль в тайге прокладывать, и героические будни описывать. А Лариса пришла в институт со школьной скамьи — очень редкий случай. Она тогда сочиняла такие стихи, что мэтры приходили просто в трепет…

— Лариса? Стихи?

— Что, удивлены? Да, Лариса когда-то писала очень хорошие стихи, но быстро поняла, что время чистой поэзии невозвратно ушло, и, как говорится, переквалифицировалась. Не знаю, — может быть, она потом и жалела…

Поздняков наконец заметил, что он уже второй раз сворачивает в один и тот же переулок:

— Вениамин Сергеевич, как вы относитесь к тому, чтобы где-нибудь посидеть?