Линда Ховард: Ребенок Сары

Когда Сара подняла глаза, Роум уже сидел на кровати, держа в своих сильных руках шелковую ночную рубашку Дианы. Наклонив голову, он пропускал ткань сквозь пальцы, снова и снова.

— Роум… — Сара запнулась, не зная, что сказать. Что она может сказать?

— По ночам я все еще просыпаюсь и тянусь к ней, — резко произнес Роум. — Эта рубашка была на ней в нашу последнюю ночь, в тот последний раз, когда я любил ее. Не могу привыкнуть, что ее нет рядом. Эту пустоту ничем не заполнить, и неважно, сколько женщин у меня будет.

Сара открыла от удивления рот, и резко отвела взгляд. Роум зло взглянул на нее в упор:

— Это шокирует тебя, Сара? То, что у меня были другие женщины? Я был верен Диане все восемь лет, ни разу не подарил другой женщине даже одного поцелуя, хотя иногда во время поездок не спал всю ночь напролет, желая женщину так сильно, что болело все тело. Но, кроме Дианы, мне никто не был нужен, только она. И я ждал возвращения домой, и мы, бывало, любили друг друга до утра.

Горло Сары перехватило, она отступила назад. Слова Роума ранили ее, причинили сильную боль. Она не хотела слышать об этом. Она всегда старалась не думать о Роуме в постели с Дианой, пыталась не завидовать своей лучшей подруге. Нелегко было удержаться от ревности и сохранить дружбу с Дианой, но Сара преуспела и в том, и в другом. Но сейчас слова Роума разрывали ее сердце, воображение рисовало картины, которые она гнала от себя годами. Сара повернула голову, отворачиваясь от Роума, пытаясь избежать продолжения разговора. Лицо мужчины побелело от ярости, пульсирующая на виске жилка выдавала его гнев.

— Что случилось, святая Сара? Ты так успешно спряталась в своем совершенном мирке, что не можешь даже слышать об обычных людях, которые с удовольствием грешат, занимаясь сексом?

Он набросился на нее, и Сара замерла, оглушенная силой направленной на нее ярости. Смутно она сознавала, что он злится не на нее, а на судьбу, которая забрала его жену, оставив взамен пустоту. Но Роум был сильным мужчиной, и его гнева следовало опасаться. Казалось, что, Роум наказывал Сару за то, что она была здесь — живая, тогда как Диана ушла навсегда.

— Я все еще не могу спать с другой женщиной, — прохрипел он, в его голосе чувствовалась боль. — Дело не в сексе, нет. Спустя два месяца после смерти Дианы, я занялся сексом с другой. Как же я ненавидел себя на следующее утро… нет, черт возьми, как только все закончилось! Как будто я изменил жене. Я чувствовал себя таким виноватым, что по возвращении в отель меня долго рвало. Я не получил особого удовольствия, но следующим вечером опять нашел женщину. И опять страдал от чувства вины. Я мучил себя, будто заставлял платить за то, что жив, когда она мертва. Со дня ее смерти у меня было много связей, каждый раз, когда мне был нужен секс, находилась женщина, готовая меня удовлетворить. Я хотел…и удовлетворял свое желание, но никогда не спал ни с одной из них. Когда все заканчивалось, я уходил. Я все еще чувствую себя мужем Дианы, и могу спать только с ней.

Время будто замедлило свой ход. Сара с трудом дышала в крепких руках Роума, Она чувствовала его горячее дыхание на своей щеке, видела так близко его разъяренное лицо… Пытаясь вырваться, она сжала руки в кулаки. Она не могла больше слышать про секс Роума с другими женщинами, с множеством других женщин. Сара была доведена до отчаяния, но Роум, казалось, не замечал ничего вокруг. Со стоном опустившись на колени, он закрыл лицо руками, плечи его тряслись.

В комнате было душно: Сара чувствовала, как ее легкие напрягаются изо всех сил, стараясь вдохнуть как можно больше воздуха. Чувства ее были в смятении, к горлу подступала дурнота. Но уже через минуту она была на полу, на коленях рядом с Роумом. Она обняла его, точно так, как делала это в своих мечтах. Сильные руки Роума сжали ее с такой силой, что, казалось, ребра не выдержат. Спрятав лицо на ее мягкой груди, он заплакал, содрогаясь всем телом при каждом резком всхлипе. Сара поддерживала его, гладила по волосам, давая выплакаться: в конце концов, он имел на это право, он слишком долго жил, не позволяя никому разделить свое горе. Ее лицо стало мокрым, но Сара не замечала, что это слезы туманят взор. Единственное, что имело значение — Роум, и она тихонько убаюкивала его, покачиваясь без слов, и одно только ее присутствие защищало его от горького одиночества и безутешности, в которой пребывало его сердце. Постепенно он успокоился и подвинулся к ней ближе. Руки Роума поднялись вверх по спине Сары. Она чувствовала, как от глубокого учащенного дыхания перекатываются мышцы его грудной клетки, как тепло его выдохов касается ее груди. Соски Сары непроизвольно напряглись: постыдная реакция, скрытая под шелковой блузкой и кружевным бюстгальтером. Непослушные пальцы Сары сами собой оказались в его волосах.