Стюарт Макбрайд - Колыбельная для жертвы

Новые головы высунулись из-за серых перегородок.

– Ак… Отпусти меня! Охрана! ОХРА…

Я закрыл ему ладонью рот:

– Элис?

Вокруг нас стала собираться толпа. Самые любопытные старались протиснуться ближе, чтобы лучше было видно.

Элис села перед ним на корточки, чтобы взглянуть ему прямо в глаза.

– Конечно, ты очень здорово придумал, чтобы письма выглядели так, будто их отправляли перед обнаружением каждой новой жертвы. Толково, но уж слишком просто , правда? Все, что ты должен был делать, – просто посылать себе письма каждый день. Если тело находили, ты писал письмо от имени Потрошителя и говорил всем, что оно пришло в конверте, который доставили тем утром. Если тела не было, конверт отправлялся в корзину для бумаг, и концы в воду. – Улыбнулась. – Неплохо придумано.

Я выпустил галстук. Он скрючился на стуле, откинувшись на спинку. Посмотрел на нее. Посмотрел на меня. Потом снова на нее.

– Я же сказал вам, я не понимаю, о чем вы говорите. Элис встала:

– Это был твой звездный билет, не так ли? На тебя здесь не обращали внимания, заставляли писать о дурацких детских утренниках, о ярмарках домашних животных, дешевых распродажах и любительских спектаклях. Они не понимали, что ты – настоящий журналист. Но когда стали приходить эти письма, тебя заметили и оценили, не так ли? Увидели, чего ты стоил на самом деле. Что ты заслужил лучшего.

– Я не…

Я улыбнулся:

– Мы поговорили с парнем из экспедиции, с Мики.

Он моргнул. Облизал губы.

– Послушайте, ведь это… Я не думал, что это так важно. Просто немного креативности, о’кей? Они…

Его голова откинулась назад, кровь брызнула, словно маленькие рубины, в ярком свете флуоресцентных ламп. Потом глухой удар, и вот он уже на полу, на перевернутом стуле, ноги в разные стороны, держится руками за разбитый нос, а его коллеги радостно аплодируют и выкрикивают приветствия.

Я потряс рукой – костяшки жгло, как от раскаленного щебня, но оно того стоило.

Раскольник Макфи встал. Посмотрел на дочь и отошел от кровати.

Тишина окутала палату интенсивной терапии – восемь коек с женщинами, подключенными к различным аппаратам.

Джессика, белая как мел, лежала под капельницей. Рот широко открыт во сне.

Я наклонился к кровати:

– Как она?

– Лучше. – Он провел пальцем по седым усам, приглаживая их. – Ты ее вернул. – Раскольник протянул мне руку, я ее пожал. Он кивнул, его глаза уставились на меня, как будто пытались содрать кожу с моего лица и посмотреть, что было под ней. – Я твой должник.

– Тогда окажи мне услугу – оставь в покое Рут Лафлин. Ее и так до конца жизни запрут в усиленно охраняемом помещении. Она не виновата в том, что натворила.

Он сжал губы.

– Не надо око за око, зуб за зуб, как там еще, – сказал я. Раскольник повернулся, снова подошел к кровати:

– Я буду за нее молиться.

Лучше, чем ничего…

Элис ждала меня у выхода из палаты.

– Как там дела?

– Будет за нее молиться.

– О-о… – Пошла рядом со мной. – На самом деле Рут не виновата. Она серьезно больна, годы терапии потребуются, чтобы добраться до ее настоящего «я».

Пошли по коридору к лифтам. Я нажал на кнопку:

– Пока до ее настоящего «я» не добрался Раскольник, у нас все будет в порядке.

Дзынь. В углу кабины стояла женщина в халате и шлепанцах, плакала, повернувшись лицом к стене.

Рука Элис потянулась к ней, потом вернулась на место. Отвела взгляд. Нажала на кнопку следующего этажа.

Двери сомкнулись.

Лифт загудел, поднимаясь вверх под аккомпанемент сдавленных рыданий.

Я оперся на поручень:

– Она не сказала, для чего собственную квартиру разгромила?

– Ничего она не делала. Наверное, просто забыла дверь запереть, и местные мальчишки доделали остальное.

Что объясняло пропажу антидепрессантов. Наверное, маленькие засранцы в это самое время пытались от них заторчать.

Дзынь . Мы вышли. Женщина осталась стоять, где стояла, и лифт снова унес ее.

Я показал на коридор:

– Палата в самом конце.

Кровать, стоявшая рядом с кроватью Хитрюги, была украшена цветами и воздушными шариками. У Хитрюги на тумбочке только бутылка газировки и экземпляр Скоттиш Сан . Заголовок во всю страницу: «ТЕЛЕВИЗИОННЫЙ ПСИХОЛОГ, ОН ЖЕ СЕКСУАЛЬНЫЙ МАНЬЯК, ОБВИНЕН В СОВЕРШЕНИИ ШЕСТИ ИЗНАСИЛОВАНИЙ» – над фотографией улыбающегося доктора Дочерти.

Правый глаз Хитрюги закрывала марлевая повязка, лицо более худое и обвисшее, чем обычно, все в синяках и шрамах.