Саймон Бекетт - Доктор Дэвид Хантер [компиляция]

— Все в порядке, Фэй, я иду! — Он запустил двигатель.

Костяшки его пальцев побелели на румпеле, когда он вел суденышко по левому рукаву. Берега обрамляли торчащие, словно испорченные зубы, гнилые деревянные столбы. Мы миновали остатки обветшалой хибары из гофрированного железа, миновали поворот и увидели Фэй.

Всхлипывая, покрытая грязью, она лежала наполовину в протоке, наполовину наружу. Вокруг нее, обнаженное отливом, поверхность нарушало то, что сначала показалось необычной водорослью. Когда мы подплыли ближе, я понял, что это такое.

В устье было полно колючей проволоки.

— Больно, папа!

Мы выпрыгнули из лодки и, вспенивая холодную воду, бросились к ней.

— Знаю, знаю, дорогая. Все порядке. Не шевелись!

Она и не могла. Свободной была лишь одна ее рука, другая — в плену ржавой проволоки. Шипы впились в одежду и кожу, налипшая грязь в пятнах крови. Была видна лишь верхняя часть ее тела, но проволока наверняка ранила ее и под водой. Девочка побледнела, лицо в слезах.

— Кэсси прыгнула в воду и завизжала. Я постаралась ей помочь. Она освободилась, а я упала и… вот…

— Ш-ш-ш… С Кэсси все в порядке, она вернулась домой.

Траск склонился над дочерью, тщательно ощупывая проволоку. Это был совсем иной человек, чем тот, которого я видел раньше, — нежный, терпеливый. Но когда он повернулся ко мне, в его глазах стоял страх.

— Подержите проволоку, чтобы она не двигалась, — тихо попросил он.

— Надо вызвать спасателей, — начал я, но Траск покачал головой.

— Им досюда долго добираться. Нельзя оставлять ее в таком положении.

Я понимал его чувства: если бы это была моя дочь, я тоже не хотел бы ждать. Только был не уверен, что мы сумеем освободить девочку, не причинив ей еще большего вреда.

Но Траск уже принял решение. Поняв, что мы собираемся делать, Фэй запанковала.

— Нет, нет! Не надо!

— Тише, не бойся. Будь взрослой девочкой.

Когда отец приступил к работе, Фэй зажмурилась и отвернулась. Понимая, что потребуется потом, прежде чем присоединиться к нему, я снял куртку и расстелил на сухом берегу. Промокнуть снова после того, как только-только оправился от болезни, значило нарываться на неприятности, но выбора не оставалось. Траск с мрачным, сосредоточенным лицом погрузился по грудь в воду и ощупывал на глубине проволоку. Я держал ее, стараясь, чтобы она не перемещалась, и чувствовал, как грязь засасывает ноги. Хотя я опустил рукава рубашки, чтобы защитить руки, вскоре мы с Траском были в крови — острые шипы резали кожу, словно бумагу.

Но тем не менее понимал, что нам повезло: если бы наступил прилив, а не отлив, ситуация была бы совершенно иной. Наблюдая за Траском и его дочерью, я испытал облегчение за обоих, но одновременно острую боль, потому что вспомнил о своей утрате.

Однако не мог давать волю чувствам и, отбросив посторонние мысли, стал изучать проволоку. Русло в этом месте было частично перегорожено песчаной банкой, которая образовала ямы, где, судя по всему, даже во время отлива стояла вода. Лишь малая часть проволоки возвышалась над поверхностью — девочка барахталась и подняла ее наружу. Как правило, весь моток лежал на глубине. Я разозлился: какой идиот бросил его туда?

Траск, копаясь под водой, морщился.

— Славная девочка. Еще немного, — уговаривал он дочь. И взглянул на меня. — Приготовьтесь оттянуть проволоку в сторону.

Его плечи напряглись, и девочка снова заплакала от боли. Траск вытянул ее из воды и распрямился, с них потоком полилась вода. Проволока оказалась тяжелее, чем я ожидал, когда я отводил ее в сторону, чтобы Траск мог отнести дочь на берег. Фэй всхлипывала и прижималась к отцу, он шепотом ее успокаивал. Девочка дрожала, у нее текла кровь, но ни одна из ран не казалась серьезной.

Но вот она подняла глаза, посмотрела мимо меня, и ее лицо исказилось от ужаса. Я обернулся и увидел, как вспенилась вода посреди русла. Бурун был такой, словно внизу крутилась большая рыба, а затем нечто вырвалось на поверхность.

Опутанное проволокой тело медленно всплыло, руки и ноги висели, словно у сломанной марионетки. Фэй вскрикнула, когда мертвая голова повернула к небу пустые глазницы.

А затем, словно испугавшись дневного света, мертвец снова утонул, и вода опять сомкнулась над ним.

Черноголовая чайка что-то обнаружила. Застыла, скосив голову, вгляделась под ноги, затем ударила клювом. Последовала короткая борьба, и птица выхватила из земли бурого краба. Моллюск упал на спину, но его ноги продолжали дергаться — инстинкт самосохранения брал свое даже в последнее мгновение жизни. Затем желтый клюв опять ударил в незащищенное брюшко, и краб превратился в очередное звено пищевой цепочки.