Лесли Горвиц - Формула смерти

— Но вы ничего ему не сказали…

— Это его вскрытие! — разозлился вдруг Холмс. — И он дает свое заключение о причинах смерти. Но… но вчера вечером доктор Магнус сделал нечто такое, что не входит ни в какие рамки!

Холмс вскочил и нервно зашагал по комнате. Гейл никогда не видела его таким злым. Когда он заговорил снова, губы его дрожали.

— Вы не можете себе представить, что он сделал! — он замолчал, не в силах продолжать. Потом собрался с духом и выпалил:

— Он вырезал Альбинезе глаза!

— Вырезал глаза?

— Да! Такого я в своей практике еще не встречал, тем более необходимости в этом не было.

— Зачем он это сделал? — Гейл знала ответ на собственный вопрос, но хотела услышать его из уст Холмса.

— Потому что разрыв сосудов на белках явно свидетельствовал о смерти от удушья. Любому паталогоанатому это ясно как день!

— И что же он с ними сделал потом?

— Что он с ними мог сделать? Он поместил их в формалин А. Вам известно, что формалин имеет свойство обесцвечивать органы?

— Что может только означать исчезновение признаков кровоизлияния?

— Именно…

— Возможно ли извлечь глазные яблоки из формалина до того, как исчезнут признаки кровоизлияния?

Вопрос поставил Холмса в тупик. Он залпом выпил содержимое своего стакана и наполнил его снова. Гейл уже потеряла счет, сколько раз он это проделывал за последние полчаса, и боялась, как бы Холмс не потерял способность здраво рассуждать.

— Что вы предлагаете? — спросил он устало.

— Если бы нам удалось заполучить органы Альбинезе или Фридлэндера… Это бы нам помогло.

— Помогло?

— Да, помогло бы, когда нам начнут задавать вопросы люди из прокуратуры.

— Ах да, прокуратура, — в его голосе звучал неприкрытый скептицизм. Возможно ли, чтобы он поверил ей, будучи трезвым, а напившись, усомнился в правдивости ее слов?

— Как только доктор Магнус пронюхает о проводимом прокуратурой расследовании, он постарается поскорее уничтожить все улики. Если он уже этого не сделал, — сказала Гейл. — И свидетельство тому — то, что вы видели вчера вечером. Но если мы представим прокуратуре улики…

— Вы хотите, чтобы я помог вам получить… — он нахмурил брови, стараясь отыскать в своем одурманенном алкоголем мозгу подходящее слово. — Доступ… Вы хотите, чтобы я помог вам выкрасть образцы, имеющие отношение к Альбинезе и, как я понимаю, к Фридлэндеру?

— Я была бы вам бесконечно благодарна! Я сама не имею к ним доступа, но вы, вы другое дело!

Были и другие образцы, которые могли бы ей быть полезными, например, имевшие отношение к делу Амброзетти, но она боялась спугнуть Холмса. Содействие этого человека может оказаться очень ценным.

— И вы полагаете, что мое сотрудничество поможет мне избежать обвинения в соучастии в укрывательстве улик?

Гейл посчитала было, что Холмс готов к сотрудничеству.

— Конечно. Вы станете основным свидетелем обвинения, которое будет выдвинуто против доктора Магнуса!

— Нет.

— Извините, не поняла?

— Я не стану этого делать! Во-первых, я не уверен, что глаза Альбинезе — достаточно веская улика. Тем более, что формалин уже успел сделать свое дело, — он в сомнении покачал головой.

— А как насчет Фридлэндера? Кроме того, я могу дать вам и другие имена…

— Это невозможно!

— Вы мне не верите?

— Если расследование действительно имеет место, пусть все идет своим чередом. Возможно, позже я что-нибудь решу, а сейчас не желаю поступать опрометчиво, — он встал. — Я не из тех, кто действует под влиянием момента. Извините, я выйду на минуту, — он качнулся, схватился за дверной косяк, но тут же справившись с собой, почти уверенно направился в ванную комнату.

Вернувшись, он налил снова виски и, раскрутив его в стакане, залпом выпил.

— Я подумал… Возможно, я окажу вам содействие.

— Вы не представляете, как я рада это слышать!

— Да, пожалуй… — он замолк в нерешительности. — Можно, я расскажу вам одну историю?

— Почему бы нет?

— Когда-то у меня был друг, ветеран вьетнамской войны. Он служил там медиком. Так вот он рассказывал мне о том, что в армейские госпитали иногда привозили ужасно покалеченных солдат, зачастую парализованных. Иногда сестры проявляли к ним сочувствие…

Он замолк, как будто забыл, о чем собирался сказать. Глаза его не мигая смотрели в стену, и, когда он снова заговорил, голос его дрожал.

— Видите ли, если они еще что-то ощущали, я имею в виду раненых, своим мужским естеством, эти сестры… не все, конечно, но некоторые, приходили к ним ночью и помогали им получить маленькое удовольствие после всего того, через что им пришлось пройти. И я вот подумал. Если я помогу вам в том, о чем вы просите… ну… проявите вы ко мне такое же сочувствие, как эти сестры? Я буду вам очень признателен.