Джеймс Паттерсон: Четверо слепых мышат

Я покачал головой:

— Вы правильно заметили: я не сдаюсь. Я собираюсь разгадать и эту тоже.

Кайл медленно зааплодировал, производя глухой, хлопающий звук.

— Вот таков он, наш мальчик. Вы просто великолепны, Алекс. Какой же вы дурак! Ступайте, ищите своего убийцу.

Сэмпсон поправлял здоровье и восстанавливал силы на побережье, в штате Джерси, под присмотром персональной медсестры Билли Хьюстон. Я заезжал к нему почти каждый день, но не стал рассказывать Джону о том, что узнал о сержанте Купере и остальных.

Я также каждый день звонил Джамилле, порой даже несколько раз на дню, либо она звонила или посылала мне электронные сообщения. Разделяющее нас расстояние все больше и больше становилось проблемой. Ни у кого из нас пока не было приемлемого решения на этот счет. Могу ли я в принципе когда-нибудь переехать в Калифорнию? Может ли Джамилла переехать в Вашингтон? Нам настоятельно требовалось уже в ближайшем будущем хорошенько обсудить это, причем не по телефону.

После моего возвращения из Колорадо я провел пару дней за работой в Вашингтоне. Я знал, что у меня на очереди еще одна важная поездка, но дело требовало дополнительной проработки. Семь раз отмерь, один отрежь. Так всегда наставляла меня Нана.

Я провел несметное количество часов за поисками в системе «Лексис», а также в базе данных вооруженных сил, ACIRS, и базе данных правоохранительных органов, RISS. Я нанес визит в Пентагон и поговорил с полковником Пейсером об актах насилия в отношении мирных жителей со стороны американских солдат, имевших место в Юго-Восточной Азии. Когда я затронул вопрос о событиях в долине Ан Лао, Пейсер резко оборвал беседу и отказался от дальнейших встреч со мной.

Как ни странно, я расценил это как очень хороший знак. Судя по всему, я был совсем рядом с чем-то важным.

Я поговорил с несколькими друзьями, отслужившими во Вьетнаме. Фраза «Все, что движется, есть вьетконговец» была знакома большинству из них. Те, кто знал об этом, оправдывали это, поскольку партизаны Северного Вьетнама постоянно совершали возмутительные акты жесточайшего насилия. Один ветеран армии рассказал такую историю. Он-де случайно услышал, как другие солдаты рассказывали о расстрелянном вьетнамце лет восьмидесяти пяти. «Следует отдать ему должное, — говорил этот сержант-артиллерист. — Человек в таком возрасте пошел добровольно помогать Вьетконгу».

Одно имя постоянно было у меня на слуху, когда бы и с кем я ни беседовал о долине Ан Лао.

На него я то и дело наталкивался в архивных записях.

И вообще всюду, куда бы ни сунул нос.

Одно имя, которое объединяло между собой столь многое из случившегося — и там, и здесь.

Не это ли и есть четвертый слепой мышонок?

Теперь я просто обязан был это выяснить.

Рано утром в четверг я выехал в Вест-Пойнт. Поездка должна была занять часов пять. Мне незачем было особенно спешить. Человек, с которым я хотел встретиться, не собирался никуда исчезать. Он отнюдь не считал, что имеет какие-либо причины скрываться.

Я зарядил CD-плейер музыкой — в основном блюзами, но также и новыми песнями Боба Дилана, которые хотел послушать хотя бы раз. Я запасся термосом с кофе и сандвичами. Нане сказал, что постараюсь вернуться в тот же вечер, на что она лишь коротко ответила:

— Старайся упорнее. Старайся чаще.

Сидя за рулем, я имел время все хорошенько обдумать. Мне нужна была полная уверенность, что, в очередной раз направляясь в Вест-Пойнт, я поступаю правильно. Я задал себе множество прямых и жестких, но необходимых вопросов. Получив на них удовлетворительные ответы, я затем еще некоторое время поразмышлял над ожидающим меня предложением перейти работать в ФБР. Директор Бюро Рон Бернс немало потрудился, чтобы продемонстрировать мне, какими возможностями я буду обладать и к каким средствам и ресурсам получу доступ, работая под его началом. Намек был красноречив и преподнесен умно и умело. Основная мысль была такова: я смогу еще успешнее справляться со своими задачами, работая в ФБР.

Дьявол, но я до сих пор так и не знал, к чему склоняюсь.

Я знал, что теперь мог бы заняться частной психологической практикой — если именно к этому лежит моя душа. Возможно, я смогу гораздо больше времени проводить с детьми и быть за них спокойнее, имея постоянную работу вместо отдельных непредсказуемых задач, которые предполагает деятельность сыщика. Я говорил себе, что смогу тогда разумно и мудро распорядиться оставшимися у меня мраморными шариками, в полной мере насладиться отпущенными мне бесценными субботами. Употребить их на пользу наших отношений с Джамиллой, которая неизменно пребывала в моих мыслях и с которой я не хотел расставаться.