Владимир Гурвич - Погибают всегда лучшие

– Сожалению, но никто.

Липкин снова осмотрел меня и, кажется, остался доволен моим состоянием. Я снова оказался один. Впрочем, скука не грозила взять меня в плен, так как было над чем поломать голову. И все же сейчас меня заботило другое; вот уже несколько минут, как я не отрываясь, смотрел на телефон. Я знал, что должен был позвонить в свой родительский дом, дом, где когда-то родился и жил, где живет моя мать, где живет, вернее еще несколько дней назад жил Алексей вместе со своей семьей.

То, что моя мать не навестила меня за эти дни, не вызывало у меня чересчур большого удивления. Я отлично знал, что никогда не был ее любимым сыном. С момента появления Алексея на свет ее сердце оказалось отдано ему. И занималась она почти исключительно только им. Почему так случилось? Может быть потому, что он был поздним ребенком, очень послушным и нежным я же вечно пропадал на улице, попадал в какие-то передряги в то время, как он находился постоянно дома. С самого детства у него определились две страсти – книги и механизмы. Хотя я тоже неплохо учился, угнаться за братом я не мог; все десять лет учебы в школе и пять лет учебы в институте он был круглым отличником. Ему пророчили великое будущее, но при этом не учитывали того обстоятельства, что в отличии от меня он был начисто лишен честолюбия и всегда был погружен в самого себя. Талант же, даже самый большой, вовсе не является гарантом успеха; в жизни торжествует посредственность. И если талантливый человек не умеет расталкивать ее руками, то он обречен на прозябание. Именно такая печальная история и случилось с Алексеем.

Всем казалось, что конструкторское бюро завода, куда он пошел работать, – это трамплин для приземления в совсем другом, гораздо более высоком месте. Но шли годы, а он все сидел за своим кульманом и смотрел как другие, гораздо менее способные, но более пробивные поднимались на лифте судьбы вверх.

Я знал, что моя мать очень сильно переживала этой застой в карьере Алексея. А то, что мне удалось кое-чего добиться, вызывало у нее по отношению к младшему сыну ревность. Что же касается самого Алексея, то он всегда бурно радовался моим удачам; из всех людей, которых я знал, это был самый независтливый человек. Мы любили друг друга, хотя и общались мало. Я уехал в Москву, и хотя Рождественск находился всего в шести часах езды от столицы по хорошему скоростному шоссе, я редко навещал, как принято сейчас говорить, свою малую Родину. И в значительной степени – из-за матери, так как всякий раз, когда я приезжал сюда, то отчетливо ощущал исходящий от нее холод недоброжелательности и нежелательности моего тут пребывания.

То, что она не навестила меня все эти дни, говорило только об одном: она считает меня главным виновником гибели сына. И надо сказать, что может быть впервые в жизни я был с ней согласен. Если бы я его не втянул почти вопреки желанию Алексея в это дело, он был бы сейчас жив.

Я застонал; так сильно переполняли меня чувство вины и ненависть к убийцам, что удерживать эту гремучую смесь в себе мне было не под силу. Я вообще по натуре человек мстительный и мало склонен прощать своих врагов или обидчиков. И давно заметил одну особенность человеческой натуры: месть доставляет ей большое моральное и физическое удовлетворение. В каком-то смысле это то же самое, что и любовь, только в черном ее варианте. Но человек очень падок на все негативное, злое и чтобы вызвать в нем самое плохие качества обычно не надо прилагать много усилий, достаточно воззвать к ним и освободить его от страха перед наказанием за свои поступки.

Я не стал звонить домой; если они не хотят ничего знать обо мне, то и мне нет смысла навязываться им. Вместо этого я лежал в кровати и мысленно рисовал картины предстоящей мести. Я представлял, каким страшным пыткам подвергну гнусных убийц брата. Прежде чем они уйдут в тот мир, откуда нет возврата, они в полной мере поймут, что совершили самую большую ошибку в своей жизни, подняв руку на Алексея. Вернее, ясно как день, что руку они подняли-то на меня, а вот погиб совершенно невинный человек. И однажды непременно настанет день, когда всем сполна придется платить по счетам.

Все последующие несколько дней прошли внешне вполне спокойно. Ко мне никто не приходил, если не считать врачей и медсестер, никто не звонил; иногда мне казалось, что я лежу не в больнице, а в склепе, а сам себе я напоминал неопознанный труп, которым никто не интересуется.

И все же я кожей ощущал, что я не всем безразличен, есть некто, кого беспокоит моя судьба. Какие этот некто имеет на нее виды, я не представлял, но ведь не случайно же я очутился в этом замечательном больничном номере, не из-за благотворительных же побуждений оплачивают мое тут отнюдь недешевое пребывание. А потому я почти не сомневался: придет момент и этот человек обязательно объявится и предъявит мне свой счет. Что потребует он? Кому может понадобиться неудачливый бизнесмен, разведенный мужчина, человек без гроша в кармане? Обычно таких людей просто списывают, как больных матросов с корабля, оставляя их наедине с самими собой, со своими неудачами, со своей несложившейся жизнью. И дальнейшая дорога их хорошо известна – бродяжничество, алкоголь – наконец смерть под забором или от ножа в бессмысленной, затеянной от отчаяния, пьяной драке. Я был свидетелем, как завершали свой жизненный путь таким вот печальным образом немало людей, занимавшие некогда в жизни гораздо более высокое положение, чем я, обладавшие такими деньгами, что казалось их хватит не только для них самих, но и для их отдаленных потомков. Но подобно пожару, превращающего великолепный дворец в груду головешек, ошибки, непродуманные действия, глупости, пороки приводили к тому, что все безвозвратно уносил с собой ветер безжалостных перемен. Неужели и мне уготовлена такая участь? Если быть честным, мне пока не хочется соглашаться с таким вариантом развития событий.