На следующее утро студентов кормили «полевым завтраком» – тётеньки привезли плохо заваренный чай (видимо использовали самый дешевейший сорт), причём привезли уже готовый – на месте не было оборудования, чтобы вскипятить воду, нарезали на порционные пластики вчерашний, начавший черстветь, хлеб (ночью пекари здесь, в глубинке, работать ленились, чтобы уже с утра у жителей был свежий хлеб!), соорудили «бутерброды» – из большой жестяной банки намазали каждый кусок толстым слоем яблочного повидла. Приятного аппетита, дети! Девчонки зароптали: «Как есть эту гадость?!», многие отказались так завтракать. Виктор съел спокойно свой кусок и запил чаем. Боже, он ещё и полусладкий! Этот манёвр совсем был непонятен – зачем в чай класть сахар, если повидло сладкое? Может быть, должно было быть в рационе сливочное масло для бутербродов, тогда понятно, что чай делают сладким. А тут, видимо, масло украли, заменив непонятно откуда добытым дешёвым повидлом, неизвестно какого года выпуска (это летом, когда свежие фрукты проще добыть!), и сахар тоже украли, но частично, бросив в чай из расчёта половину чайной ложки на стакан… Воры! Воры! Подлые воры! Причем это уже воровал не сам фермер, а его работники, которые воровали, чтобы покрыть то воровство, которое практиковал их босс – он обирал их, не доплачивая и задерживая выплаты, а эти крали, где только могли, в данном случае открылся шанс погреть руки на кормёжке студентов. Тётеньки, разливавшие половником чай в стаканы из бачка, с улыбкой покачивали головами, поглядывая друг на друга: хорошо сегодня получилось, по килограмму сахара прикарманили и по куску сливочного масла!… Ешьте, детки, вам работать!… Ворьё… А потом удивляются: что-то государство нас обворовывает: пенсии маленькие, срок выхода на пенсию всё увеличивают и увеличивают! Да вы сами воры! Вы, ворьё, и питаете это государственное воровство, начиная с самого низа: обокрал студентов, тебя обокрал фермер, фермера кинет государство на кабальных кредитах на топливо и дешёвых госзакупках продукции! Дед как-то рассказывал Виктору, что его приятель Венка (Вениамин) взялся «калымить» у соседей с первого этажа – Курковых. Муж – работал в пожарной охране, а жена – в детском саду. И Венку, и ещё двоих его подручных, что взялись делать ремонт им в квартире, жена обязалась кормить обедами. Венка попытался отказаться: «Зачем лишние вам расходы на продукты да ещё время тратить для нас готовить?!», но жена Куркова его успокоила: «Никаких расходов, никакой готовки. Я вас кормить буду из детсада, где работаю. Детям и так порции огромные, они не съедают». Венке сначала было неловко и совестно «объедать» детей, но, попробовав, он понял, почему ребятня ест плохо – качество пищи было отвратительным: безвкусные котлеты и тефтели, непонятно из чего сформованные, только не из мяса, не проваренный рис, слипшиеся макароны! Это поставщик пищи в детсад, что выиграл конкурс в муниципалитете, обещав как можно меньше тратить бюджетных средств, индивидуальный предприниматель, закупал самые гадкие, просроченные продукты, а его повара, работающие за копейки (гастарбайтеры без санкнижек) из этой сырой дряни готовили не съедобную дрянь, потому что и готовить то нормально не умели, ведь профессиональные повара не будут трудиться в таких сомнительных гадюшниках!…
В общем, позавтракали. В девять повезли в поле, работать начали только в десять. А в первый свой обеденный перерыв на полевом стане они обыграли в футбол команду школы из райцентра – этих тоже нанял фермер полоть свои бескрайние луковые «грядки»…
Сейчас Виктор смотрел на футбольное поле, вытоптанное, без травы, и было тяжко на душе. Усидский прав – Марик тебе никто, так что нечего показательно грустить и хмуриться, будь собой, будь естественным. А он и ведёт себя естественно – впечатления очень свежи, и он не привык к смертям, чтобы совсем не реагировать на безвременный уход молодого человека!
Подошёл Усидский.
– Обрати внимание на Светлану, – сказал он, подсаживаясь рядом.
– Зачем? – не поднимая головы, спросил Виктор.
– Бледная она какая-то.
– На солнце перегрелась.
– Может, и так…
– Что ты всё время что-то замечаешь, что-то примечаешь? – озлился Виктор.
– Взгляд у меня такой – всё вижу..ю
– Ха-ха. Всё, что было не со мной – помню… Как Лев Лещенко пел…
– Кобзон. Кобзон эту песню пел.
– А Лещенко не пел?
– Может пел, может, не пел… Короче, программа была, и там Лещенко рассказал случай. Его срочно вызвали на какой-то важный концерт, там, где всё начальство… А он песню плохо выучил – не успел. Вышел на сцену. Все кремлёвские в первых рядах. Оркестр начал играть, а он слова забыл. Не помнит, и всё! Оглядывается на всех беспомощно. Не помнит! Оркестр сыграл вступление – он молчит. Сыграл второй раз – молчит. Тут из-за кулис выглянул конферансье, прошептал зло:
Читать дальше