Наталья Хабибулина - Знак убийцы, или Приговоренные грехом

Светлана, по-прежнему, хоть и не терзала Жорку ласками, но нежно обнимала и целовала на ночь. Мальчишка, потерявший мать в младенчестве, чувствовал, что так может обнять и поцеловать только мать, и за эти материнские ласки он мысленно благодарил Светлану, а в жизни старался ничем её не огорчать, был послушен и дисциплинирован.

Но однажды их привычный мир рухнул, рассыпался, как карточный домик…

Жорка смотрел на Светлану, лежащую в гробу, и знал, что это она, но не узнавал… Пергаментная кожа лица с фиолетовым оттенком возле ушей, тонкие, растянутые в синюю полоску губы, убранная назад уже бесцветная челка, худые пальцы, больше напоминающие сухие палочки – всё это не могло быть той милой и чудесной Светланой!… Не могло!… И так это кричало в Жорке, что он вдруг почувствовал дурноту и повалился боком на, сидящую рядом, соседку, которая едва успела подхватить паренька, не дав ему рухнуть на пол.

Дурно пахнущая, неприятная жидкость привела его в чувство, и потом, дважды, на кладбище, когда его юношеская психика не выдерживала чудовищной картины смерти, вновь возвращала Жоркино сознание к жизни, жизни без неё, без их любимой Светланы…

Старенький доктор сказал, прослушав и простучав грудь Жорки, что сердце надорвалось, возраст переходный, оно и не выдержало.

– Должно пройти, повзрослеешь, «закостенеет» твой «мотор», научишься принимать всё по-мужски, стойко… А пока… Подлечить бы тебя на море, – при этом доктор посмотрел на Вадима.

Тот лишь коротко кивнул. А через месяц принес голубой листок, на котором было напечатано «Путёвка» и ниже весь текст, к ней прилагающийся с фамилией и именем Жорки.

Тогда он впервые увидел море. И радовался по-мальчишески, до пустоты подложечной и замирания надорванного сердца, внутренне стыдясь этого чувства, но жизнь брала свое, и думалось, что вот сейчас, приедет он домой и всё потечет по-старому, по-доброму…

Но… не случилось… Вернее, случилось, но не так, как хотелось…

На двери комнаты белела приклеенная бумажка. Жорку, тупо смотрящего на этот клочок с фиолетовой печатью, затащила к себе в комнату соседка и жарко шепча, сообщила, что брата его арестовали эти… По чужому навету… Кто написал письмо, она не знает, но говорили, что в нем написано, будто брат был связан с английской разведкой. Ничего чудовищней Жорка и в бреду придумать бы не смог! Кинулся было бежать, доказывать, что всё это ложь, только женщина дёрнула его за рукав, усадила и прошипела:

– Куда, оглашенный! С кем тягаться-то будешь? Сиди, молча, может быть, всё и обойдётся, хотя…

Два года тянулись, как нетающая тянучка. Дни сменялись днями, недели проходили за неделями, только Жорка их не замечал. В школе от него все отвернулись, из комсомола исключили, лишь он сам, чувствуя какую-то нарастающую внутри силу, сжав зубы, отдал всего себя учебе. Он помнил, как брат со Светланой упорно и настойчиво доказывали ему необходимость образования, как хотели, чтобы он стал инженером. Соседи потихоньку помогали мальчишке, как могли, жалели по-своему, не выказывая своих чувств – это было чревато для всех известными последствиями.

И вот сейчас, он, первокурсник политехнического института, сидел возле умирающего Вадима и с болью в сердце вглядывался в дорогое ему лицо.

Брата выпустили через три года. Жорка знал, почему это произошло, но никому не говорил об этом. Да никто особо и не интересовался…

Вадим открыл воспаленные глаза и тихо произнес:

– Не тужи, Жорка, жизнь продолжается… Умираю я, брат…

Жорка, стараясь поверить своим словам и заставить поверить в них брата, горячо возразил:

– Вадим, ты сильный, и справишься с болезнью!

– Не лги ни себе, ни мне… – вяло шевельнул пальцами больной. – Тело моё здесь, а душа там, со Светланой и нашим Ванькой… Умру, пышных похорон и поминок не закатывай. Мне все равно, а тебе учиться надо… Деньги побереги. Не подведи… Похорони в одной могиле с ними… Вещи мои все продай, ни к чему тебе старьё с покойника… А старухи какую-никакую копейку дадут… А потом… Уже когда встанешь на ноги, поставь нам общий памятник, всем троим, как положено, со звездой…

Больше не имея сил терпеть и видеть это, Жорка зажал рвущиеся рыдания, больно укусив кулак, и выбежал из комнаты…

– Дубовика ко мне, – Лопахин только что вернулся из Москвы, куда был срочно вызван два дня назад. Теперь ему предстояло обсудить данное столичными коллегами задание с подполковником.