Ричард Пратер - Шеллшок

– Я открою дверь, а ты придержи. Понятно? Сейчас я жажду тишины, хотя бы на ближайшие тридцать-сорок секунд.

Она понимающе кивнула, отсалютовав мне огромными глазищами.

Если вдруг услышишь выстрелы, дуй отсюда что есть мочи. И лучше не смотри, а слушай. – Я действительно подумал, что ей не стоит смотреть предстоящий спектакль быстроменяющегося жанра.

Когда я снял свои огромные штиблеты, она автоматически приняла их от меня и прижала к груди, как дорогую реликвию. Я бесшумно раскрыл двери. Ожидавшие меня парни и рылом не повели. Все так же продолжали пялиться на двери лифтов. Я протиснулся в дверь с поднятой ногой. Ковбой зашевелился, но, как оказалось, он всего лишь сунул руку в карман, извлек из него пачку сигарет, сунул одну в рот и захлопал себя по карманам в поисках спичек. Прикурил и вновь замер.

Сейчас они находились метрах в пятнадцати от меня, но мне эти метры показались километрами. Однако я упорно и достаточно быстро продвигался вперед. Толстые носки скрадывали звуки шагов. Десять метров, пять... Если только кто-нибудь из них вдруг повернется...

Но они не повернулись. Три метра... два... один. Я замер позади ковбоя-жлоба, который был на пару сантиметров выше меня. Сжал неслабый кулак и занес его, готовый в любой момент опустить его на самое уязвимое место между шеей и предплечьем. И тут я гаркнул во всю мощь своих легких: «Замри!»

Обоих моих противников подбросило в воздух, как из катапульты. Негр, опиравшийся спиной о стену, так и подскочил по ней на целый, клянусь Богом, метр и начал медленно оседать вниз.

– И не думайте! – все так же громко приказал я. – Одно движение – и я размажу ваши мозги по стене! Уборщицам долго придется соскабливать их со стены.

Едва приземлившись, ковбой вжал голову в плечи и схватился за левую сторону груди, в то время как его темнокожий напарник так и прирос к стене, выбросив вперед руку с растопыренными пальцами. Зачем он это сделал, я так и не понял, да он и сам вряд ли мог это объяснить. Их шейные мускулы рефлексивно дрогнули, но страх удержал головы в заданном мной положении.

Я слегка разжал побелевшие от напряжения пальцы, но занесенной руки не опустил.

– Лайл, – властно говорил я в сторону, – держи этих говнюков на мушке, пока я заберу у них игрушки. Спайна, тебя это тоже касается. Только не подстрели меня, если они вздумают дергаться.

После этого я спокойно обошел «чайник с усами», грубо сбросил вниз его сжимавшую сердце правую руку и спокойно вытащил из его наплечной кобуры увесистый «смит-и-вессон» 38-го калибра. Потом таким же макаром извлек кольт 45-го калибра из поясной кобуры чернокожего, который стал белее глисты в обмороке.

– После пятнадцатиметрового «па-де-де» по отполированному полу адреналин продолжал вливаться в мою кровь колоннами по четыре, и я автоматически продолжал делать то, что было нужно в данный момент. Не спеша поднял руку с зажатым в ней тяжелым кольтом и призадумался на мгновение, некстати вспомнив нотацию Спри.

Конечно, я мог без труда пристрелить этих недружелюбных типов, встретивших нас не цветами, как положено, а смертельным оружием. К тому же у меня ничего не было под рукой, чем бы я мог их связать. Так ведь развяжутся, подлецы, не успеет заика сосчитать до трех. Передать их в руки правосудия я тоже не мог. Себе дороже, тем более, что веских доказательств их преступного замысла у меня не было.

И я разрешил свою дилемму наипростейшим способом: саданул ковбоя рукояткой пистолета по затылку – тот рухнул на пол и вырубился без единого возражения.

И тут у меня вновь мелькнула мысль, которая подсознательно, помимо увещевающей Спри, удержала меня от расправы над этими «чайниками».

– О, Боже! – сказал я самому себе. – А что, если эти парни полицейские?

Как правило, они зачастую работают в паре: черный плюс белый. Но я тут же отмел эту мысль. Что-то непохоже, чтобы эти двое были блюстителями порядка, хотя в данный момент было сложно за что-нибудь поручиться. Как бы то ни было, я уже перешел свой Рубикон, сжег мосты, и будь ковбой даже мэром Финикса, воскрешать его и извиняться было поздно. Да и вряд ли он бы принял мои извинения.

И еще одна мысль промелькнула у меня: правильно или неправильно поступил я в этот момент, я не мог оставить работу сделанной лишь наполовину. Поэтому я вновь занес руку с револьвером, примеряясь к черной курчавой голове.

И тут произошли еще два события, быстро одно за другим, которые меня немало озадачили и даже встревожили. Во-первых, «расслабившись», ковбой издал звуки, которые могли приветствоваться лишь в известном месте общественного пользования или же производились интимным шепотом в «местах задумчивости», которыми снабжена каждая квартира и дом. Словом, скопившиеся в его обмякшем теле газы вырвались наружу через ближайшее отверстие. Однако меня беспокоил не сам неприятный факт, как таковой. Просто мне вспомнилось, что подобный «выдох» производит человек перед тем, как отправиться в мир иной. Но ведь я же намеривался его только «выключить». Неужели не рассчитал силу удара?