Ричард Пратер - Шеллшок

Я направился к нему, прихрамывая, кажется, даже спотыкаясь немного, но продвигаясь достаточно быстро. Однако будет еще быстрее, подумал я, если он сам подойдет ко мне.

– Эй, – позвал я. – Послушайте.

Еще раньше он встал в немыслимую, какую-то непонятно закрученную стойку, означавшую очевидно «замах назад», и оставался в этой позе в продолжение нескольких долгих секунд, имея при этом самый нелепейший вид. Потом медленно, не меняя остальных элементов своей стойки, вывернул голову в мою сторону. Я заметил, что у него шевелится рот, как будто он жевал свои зубы. Но он ничего не говорил – просто приветливо махал мне губами.

Я продолжал перемещаться, подходить все ближе, ставя вперед сначала левую, за ней правую ногу.

– Я хочу попросить вас об одном одолжении, – начал я. Только начал.

– Вы... вы... вы тупоголовый недоносок и кретин!

Наконец-то его челюсти заработали, хотя бы для того, чтобы издавать неприличные звуки, и продолжали работать некоторое время. Впрочем, все справедливо: вероятно, он имел свои причины прийти в ярость. Нет сомнения в том, что игроки в гольф – это люди с приветом, и часто приходят в ярость, а иногда даже бывают способны на убийство, если вы хоть чуточку потревожите их, когда они находятся в позиции «заднего замаха».

Но черт меня возьми, я и сам раза два играл в гольф, и можете мне поверить, что никакого особого значения положение «заднего замаха» не имеет, потому что никто не знает, куда полетит мяч, даже если вы играете в таком спокойном месте, как, например, кладбище.

Я не додумал свою мысль до конца: этот тип начинал действовать мне на нервы.

Но я продолжал ковылять вперед и приближаться к нему. И-раз, и-два, и-раз... и вот до него остался всего один метр. И он перестал осыпать меня проклятиями. Развернулся, вернее, раскрутился, опустил клюшку и уставился на меня с настороженной, неприветливой улыбкой.

А я сказал:

– Я дам вам сотню долларов за эту клюшку и за один мяч. И за вашу шляпу в придачу. Ну, чтобы я мог прикрыть свою прическу.

– Что? Чего?

– Черт побери...

– Хорошо, хорошо, – быстро проговорил он, отступая назад. Потом добавил, глядя на меня сверху вниз – дело в том, что я стоял, сильно сгорбившись: – Но одна эта шапочка стоила мне пятьдесят долларов, сэр. Я не собираюсь...

– Хорошо, две сотни...

– Ну, э-э... Возможно, вам этого не понять, сэр, но я уже в тринадцать лет не имел себе равных, я попадал в девять лунок и...

– Триста. Идет? Черт побери...

– Ну конечно, какой разговор! Берите. Может, хотите целый мешочек мячей?

– Нет. Только клюшечку и один мяч. И шляпу.

– Договорились. – Он опустил мяч в мою протянутую ладонь, нахлобучил свою потрясающую шапочку на мою белую голову и протянул мне клюшку с железным наконечником.

Я схватился за нее, продолжая ворчать и кривиться от боли.

– А вы... – Он замялся и неуверенно продолжал: – Вы играете в гольф? – При этом он с любопытством разглядывал меня, стоявшего в скрюченной ревматической позе и держащегося за его увесистую клюшку, которая вполне годилась для стометрового броска.

– В гольф? – переспросил я. – Ну да, что-то вроде этого. А, вы имеете в виду вот это? – Я, стараясь быть как можно любезнее, указал кивком головы, вернее, пожалуй, только ушами, на свое тело.

– Это ничего, – добавил я. – Один врач лечит меня от чесотки какими-то чудодейственными таблетками.

– Может, я засуну эту штуку вам за пояс? – сочувственно спросил он, указывая на клюшку.

– Не надо. А, черт... Я сам. – И, выпрямляясь, я издал что-то нечленораздельное, похожее на рык. – Вот так... У вас есть карточка?

– Какая карточка?

– Ну какая-нибудь с вашим именем?

Он в замешательстве посмотрел на меня, но тут же извлек из своего бумажника визитную карточку и сунул ее мне в карман.

– А зачем вам моя карточка?

– Чтобы я мог расплатиться с вами. Позже. Если не умру до этого. Дело в том, что сейчас у меня туговато с наличными. Если честно, вообще нет ни цента.

Он снова натянул на свою физиономию хмурую улыбку и, не расставаясь с ней, проговорил:

– Конечно. Разумеется. Все в порядке. Такое со всеми может случиться.

Я повернулся, выставил вперед одну ногу и оставался в таком положении пару секунд, мысленно проклиная свою немощь, затем сумел подтянуть к первой вторую ногу. Ну держись, Скотт, подбадривал я себя. И вперед: и-раз, и-два...

За спиной послышалось потрясенно-сочувственное:

– Удачи вам, старина. Держитесь.

Чем ближе я подходил к патио Романеля, который соседствовал с площадкой, тем яснее ощущал свое состояние. У меня было какое-то странное недомогание. Двигаться я начал медленно, но дойдя до заборчика, окружавшего патио, набрал приличную скорость. Дело было в том, что чем больше я двигался, тем легче доставался мне каждый шаг, как будто смазочный насос подавал все больше масла в мои сочленения, и теперь я шел легко и упруго, как газель. А когда замедлял ход, или, хуже того, останавливался совсем, масло застывало, подшипники заедало и суставы цепенели. Значит, мне нужно было двигаться и двигаться.