Иван Козлов - Болевой синдром

Осторожный он, шеф. Даже сейчас не сказал: пойди и шлепни. И так — во всем. Кто его не знает, тот запросто примет за чистоплюя. А он коварен, кавказец, горло кому угодно перегрызет.

Вот уверял Макарова, что не убивал его жену. Сам, конечно, нет. Но приказ такой мог отдать запросто. Он умеет наказывать непослушных чужими руками.

Так, как сейчас.

Ладно, хватит стынуть на этом чертовом ветру, пора делать дело, потом бежать домой, принять горячую ванну и выпить такого же горячего глинтвейна.

Он ускорил шаг, вышел по верху обрывчика к повороту реки. Похвалил себя: все правильно рассчитал.

Макаров сидел спиной к нему, а лицом — к воде, на камне, прислонясь к росшей на песчаном берегу ветле. Уже вечерело, видимость была неважная, но в стрельбе человек Рамазана чувствовал себя королем. Было время — брал призы на соревнованиях. Что сейчас надо? Никаких разговоров, никаких лишних телодвижений. Требуется лишь вскинуть руку, прицелиться под нижнее поле кепчонки…

Вот так! Он даже не почувствовал боли, наверное. Чуть дрогнул — и все. Теперь подойти, сделать контрольный выстрел в голову…

— Стоять!

Человек замер. Краем глаза он уже заметил Макарова, одетого в один свитер, увидел и ствол в его руках… Да, лучше не дергаться, раз лопухнулся.

— Брось оружие.

И это надо сделать. Все надо делать, лишь бы не получить пулю в дурную башку. Макаров заметил слежку, сбросил с себя одежду… Будет сейчас и глинтвейн, и ванна, и премия от Рамазана.

— Шагай вперед, к воде!

Неужели пристрелит и столкнет по течению? Не надо ждать выстрела.

— Погоди, Макаров, я все скажу!

— А что ты скажешь? Я лично не знаю только одного: кто убил мою жену. Это сделали люди Рамазана?

— Не знаю, я о твоей жене ничего не знаю.

Так, Макаров нагнулся и поднял с песка его пистолет с глушителем. Ясно, из него он и выпустит пулю.

— Я другое знаю. Рамазан — подлец. Если хочешь, я прямо сейчас напишу все, что нужно. Все, что нужно!

— Как тебя зовут? — спросил Макаров.

— Гена. Геннадий Пузанов.

— Помолись, Геннадий Пузанов.

— Ну, не убивай! В конце концов, мы же коллеги, я тоже служил…

— Да? Впрочем, чему удивляться, иуды есть везде. Помолись, Геннадий Пузанов, и шагай вперед, как я тебе и сказал.

— Там же… Там же вода.

— Все правильно. В нее и лезь. Выплывешь на тот берег — радуйся. Нет — значит, не судьба.

— Макаров, это же почти убийство… Я не умею плавать.

— А ты, когда стрелял, хотел меня пулей по головке погладить, так?

— Макаров, давай договоримся…

— Я фронтовик, коллега, «чеченец», а они такие нервные и невыдержанные, что могут и с двух стволов сразу башку тебе разнести, не дать и минимального шанса на спасение, которого ты, тварь, не заслуживаешь. Топай вперед: дерьмо ведь не тонет.

Макаров не смотрел, как плывет Пузанов, и плывет ли. Он оделся, сунул было в карман плаща пистолет, но тотчас вытащил тот, который с глушителем, не глядя швырнул его через плечо далеко в воду. Постоял немного и отправил вслед за ним и второй ствол.

Поздно вечером того же дня он набрал уже знакомый ему номер телефона. Трубку поднял Рамазан:

— Да.

Макаров молчал.

Рамазан выдержал паузу, потом сказал недовольно:

— Я же тебя просил не звонить. Все нормально?

— Нормально, — сказал Макаров. — Твой водитель, между прочим, хорошие мемуары написал, посвященные твоей персоне. Так что все нормально.

— Ты врешь! — заорал кавказец. Макаров отметил, что на его памяти нервы изменили этому расчетливому подлецу впервые. — Врешь! Как фамилия водителя?

— Фамилия его Пузанов, зовут Геннадий. Почерк разборчивый, слог прямой, какой и свойственен бывшему офицеру. Вот так.

— Зачем ты мне звонишь? — спросил кавказец.

— Ну, ты же мне все время хотел добро делать, вот и я тебе той же монетой решил отплатить. Добро за добро. Спокойной ночи.

Рамазан, конечно, ничего не понял из этого объяснения, и от этого у него на душе стало еще тревожней. Пузанов знал побольше, чем Каширин… Рвутся те нити, которые вроде никогда не должны порваться!

Он посмотрел на чемодан, стоящий у прикроватной тумбочки.

А Макаров в это время посмотрел на часы. До поезда на Калугу оставалось еще два часа. Можно было не торопясь попить чаю и сделать еще один звонок.

Но телефон на даче молчал.

Макаров звонил, звонил, звонил — но в ответ были слышны лишь длинные гудки. И он понял, что поезд уйдет с вокзала и на этот раз без него.