Иван Козлов - Болевой синдром

«Я, сержант милиции Тихонин Василий Васильевич, добровольно сознаюсь в том, что…»

— Олег, — сказал Шиманов, выслушав по телефону Макарова. — Я рад, что мы перед моим отъездом еще раз поговорили, честное слово, рад. Сейчас сделаем все, что надо, правда, завтра, бля, пресса вой поднимет, что опять мы кавказцев задницами в грязь повтыкали. Ну да хрен с нею, с прессой. А начальство пусть меня в Чечне ищет, чтоб втык сделать… Я, Олег, все понял, ты ни во что не вмешивайся, замри где-нибудь в сторонке, тебя наши сами найдут.

— Как?

— Ну ты вопросики задаешь, бля. Думаешь, один на белом свете профессионал, что ли?

Макаров остановился у пруда, почти на том самом месте, где недавно сидел Женька. С удочкой торчал только один рыбак, и то, наверное, лишь потому, что ноги его уже не несли и он дремал на стульчике, окружив себя пустыми бутылками. Пацанва ради хохмы вытащила из его рук удилище, заменив его поломанной хоккейной клюшкой. Люди тыкали в сторону мужика пальцами и ржали.

Рынок был маленький, компактный, и Олегу было видно, как к обоим выходам из него почти одновременно подъехали «рафик» и «уазик». «Черные береты» выскочили из машин, с дубинками, короткими автоматами. Заволновалась, задвигалась базарная масса…

Никаких деталей издали он не видел, хотя одну картинку ему стоило бы посмотреть.

Среднего роста крепыш-омоновец стоял за спиной человека, опершегося руками о кузов машины с картофелем, ударами берцовок «помогал» тому пошире раздвинуть ноги. Потом тихо, чтоб никто другой не слышал, спросил:

— Ты Борис?

— Да.

— В кутузку хочешь?

Молчание.

— Хочешь, значит?

— Нет.

— Тогда не выделывайся, когда с тобой говорят. Однорукий к тебе сегодня приходил?

— Приходил.

— Что спрашивал?

— Во сколько прилетает Рамазан. Рамазан — это…

— Ты сказал во сколько?

— Да, завтра, в два дня. То есть в четыр…

— Свободен. Пока.

Не видел и не слышал этого Макаров. Со стороны пруда он лишь следил вместе с другими зеваками за тем, как минут через десять омоновцы заняли в машинах свои привычные места и отбыли от рынка. Сколько «беретов» выходило, столько и уехало. Олег уже подумал было, что Толик Шиманов фраернулся, недоинструктировал своих ребят, но тут рядом с ним приостановился молодой парень с пакетом черного винограда.

— Борис сообщил Зырянову о том, что самолет прибывает завтра в четырнадцать часов.

Ни здравствуйте, ни до свиданья. Сказал и ушел.

Куда как много событий за денек набежало, да и те, как оказалось, не закончились.

Впереди главное событие дня было.

Макаров вернулся домой уже затемно. Врубил телевизор — шла очередная многосерийная импортная муть. Мальчик лет шести в строгом белом костюмчике, при бабочке, раздувая пухлые щечки, гасил свечи на именинном пироге.

Макаров вспомнил Лесю и Олежку. Вспомнил и удивился: как же так получилось, что он на день забыл о их существовании? Как же так? А у сына тоже скоро день рождения, и нет у Олежки ни белого костюма, ни галстука-бабочки, а есть штопаный свитерок… Надо завтра же облететь все магазины…

Нет, завтра надо решить вопрос с Зыряновым. Конечно же он помчится в аэропорт встречать Рамазана. И его там скрутят. Москва — не Чечня, тут надо менять тактику, тут надо чаще всего ждать удара сзади… Женька еще не привык к этому.

Телефонный звонок.

— Олег Иванович?

Знакомый голос, но кому принадлежит — сразу не вспомнить. Постой-постой… Не может быть!

— Олег Иванович, это Рамазан. Я очень хотел бы с тобой встретиться, и прямо сейчас.

— Гостиница «Россия»? — только и спросил Макаров.

— Устаревшая информация. По ней, кстати, я вообще только завтра должен был прилететь.

— А куда подъехать?

— Туда, куда тебя привезут. Жди машину. Но я хочу сразу сказать, Олег Иванович: на мне нет никакой вины. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. Очень не хочется, чтоб мы натворили глупостей.

Макаров осторожно положил трубку, не двигаясь, посидел некоторое время за столом. Потом вытащил пистолет, осмотрел магазин: он был снаряжен под завязку. Встал, достал из шкафа белую наплечную кобуру, подошел к окну. Зачем же он позвонил, гад? Зачем ему нужна встреча? Причем такая спешная?

Не виноват? Он что угодно сказать может, кто же добровольно в таком признается? Хотя крови за ним Макаров не знал. Лесть, шантаж, угрозы — это было. Но убийство…

Рамазан — вор, вор высокого пошиба. Эта специализация, насколько знает Макаров, не предусматривает смертельных исходов.