Лоуренс Блок - Восемь миллионов способов умереть

— Но в среднем получается неплохо?

— Уж, во всяком случае, больше, чем за стихи! — Он покосился на меня: — Ну, что, прокатимся? Вы не против?

— А что мы, по-вашему, делаем?

— Ездим кругами, — ответил он. — А теперь я хочу показать вам новый, совершенно незнакомый мир.

Мы проехали по Второй авеню, потом через Лоуэр-Ист-Сайд и Вильямсбургский мост и оказались в Бруклине. Съехав с моста, машина столько раз поворачивала, что я окончательно потерял ориентацию, а названия улиц мало что говорили. Они вообще не были знакомы мне, эти названия. Но я видел, как разительно отличается один квартал от другого — вот этот типично еврейский, а там пошел итальянский, затем польский, так что в целом я представлял, где мы находимся.

На тихой и темной улочке, застроенной небольшими сборно-щитовыми домиками на две семьи каждый, Чанс притормозил и остановился перед трехэтажным кирпичным строением с гаражом. С помощью пульта дистанционного управления он открыл дверь в гараж, въехал в него и, нажав на кнопку, опустил дверь. Я поднялся вслед за ним по ступенькам и оказался в просторной комнате с высокими потолками.

Он спросил, представляю ли я, где мы находимся. Я ответил, что, похоже, в Гринпойнте.

— Очень хорошо, — заметил он. — А вы, оказывается, неплохо знаете Бруклин.

— Нет, этот его район не слишком. Просто увидел рекламу мясного рынка, вот и догадался.

— Ясно. А знаете, чей это дом? Слыхали когда-нибудь о докторе Казимире Левандовском?

— Нет.

— Это и понятно. Откуда вы могли слышать. Ведь он уже старик. На пенсии, прикован к инвалидному креслу. Несколько эксцентричен. Мало с кем видится... А здесь когда-то было пожарное депо.

— Да, похоже.

— Но несколько лет назад его купили два архитектора и перестроили. Правда, занимались в основном интерьером. Видно, денег у них было немного, и в целом конструкция здания сохранилась. — Он указывал на разные детали, объяснял. — А потом они то ли друг другу надоели, то ли само это место им надоело, не знаю. Вот и продали его старику Левандовскому.

— И он так и живет здесь?

— Он вообще не существует, — ответил Чанс. Речь его все время менялась: то была грамотной речью образованного человека, а то переходила в жаргон негритянских трущоб. — Соседи сроду не видывали старину дока. Видели лишь преданного его слугу, да и то мельком, когда тот въезжал в гараж, а потом выезжал оттуда. Это мой дом, Мэттью. Ну, устроить вам небольшую экскурсию? Центов на десять?..

Это было удивительное место!.. На первом этаже располагался спортивный зал, оснащенный разнообразными тренажерами, с сауной и джакузи. Спальня находилась на том же этаже. Постель, покрытая меховым покрывалом, стояла на возвышении, под стеклянным куполом. На втором этаже размещалась библиотека. Одну стену занимали стеллажи с книгами, рядом стоял огромный письменный стол футов восьми в длину.

Повсюду были развешаны африканские маски, высилась деревянная африканская скульптура — фигуры в полный человеческий рост. Чанс показывал их мне, называл племена, которым принадлежали эти работы. Я сказал, что видел африканские маски в квартире Ким.

— Да, маски общины Поро, — кивнул он, — из племени Дэн. В квартирах всех моих девушек есть африканские маски. Не самые ценные, понятно, но и не мусор какой-нибудь. Я ерунду не покупаю.

Он снял со стены довольно грубо вырезанную маску и протянул мне. Глазницы квадратные, все черты отмечены необыкновенной геометрической пропорцией. От нее так и веяло духом первобытного примитивизма.

— Это Догон, — сказал он. — Возьмите, не бойтесь. Скульптуру нельзя оценивать одними глазами. Ее надо чувствовать на ощупь. Ну берите же!

Я взял маску. Она оказалась неожиданно тяжелой. Должно быть, была сработана из дерева какой-то очень твердой породы.

Чанс снял со столика из тикового дерева телефон и набрал номер.

— Привет, дорогая! Как дела? Новости есть? — Секунду-другую слушал, потом положил трубку. — Все тихо и спокойно, — сказал он. — Кофе приготовить?

— Да, если вас не затруднит.

Он сказал, что ничуть не затруднит, и занялся кофе. И пока вода закипала, рассказывал мне об африканской скульптуре, о том, что мастера, создавшие эти маски и фигуры, вовсе не считали, что занимаются искусством.

— Для них это были вещи культовые, — объяснял он. — Каждая имела свое предназначение. Одна защищала дом, отгоняла злых духов, другие использовались в тех или иных ритуалах. И когда в маске, по их выражению, не оставалось «силы», ее просто выбрасывали и вырезали новую. Старые вообще не котировались. Их сжигали или выбрасывали, потому что они уже не приносили пользы.