Сергей Гайдуков - Взгляд врага

Макс называл это «еще одним бзиком», что подразумевало наличие у меня еще нескольких «бзиков». Я отвечал Максу, что каждый имеет право на хобби, но Макс качал головой и говорил, что должен быть какой-то предел в моем выпендреже. Сам Макс собирал пивные банки разных сортов, Олег — порнофильмы с Терезой Орловски и Трейси Лордс. Что коллекционировал Генрих, я не знал. Возможно, денежные знаки. Мое хобби Макс считал донельзя выпендрежным и странным. Я и сам не мог толком объяснить, с чего мне вздумалось собирать книги про разных там императоров, царей и королей. Не все подряд, а то, что более-менее похоже на правду. Я начал с римских императоров и дошел до русских царей.

Каждый, кто попадал ко мне домой и видел заставленные книжные полки, немедленно спрашивал: «А зачем это тебе?» Как-то я попытался это осмыслить. Получалось, что к императорской жизни я потянулся, чтобы отвлечься от окружающей действительности. От того, что погаже, потянулся к тому, что покрасивее. Но после еще одного сеанса мозговой активности я пришел в выводу, что никакого отвлечения не происходит, потому что император Нерон, например, своими гнусными наклонностями мало чем отличался от маньяка Куропаткина, которого ловили два с половиной года и который за эти годы написал такой дневник своих «подвигов», что следователей, этот дневник читавших, говорят, тошнило и их меняли каждый час.

Короче говоря, эти жизнеописания могли лишь навести на мысль о том, что природа человеческая за последнюю тысячу лет мало изменилась. Просто Нерон был императором и мог делать свои дела под овации придворных, а Куропаткин работал сторожем в плавательном бассейне и действовал втайне. На невеселые мысли наводила вся эта литература.

Как-то я разыскал биографию Николая Второго. Тоже не самый приличный император. Развалил империю, а потом сказал, что умывает руки. Год назад мне пришлось охранять директора машиностроительного завода Бутякова от его же разъяренных рабочих. Бутяков несколько лет сидел в директорском кабинете, смотрел себе в окно, а заводское имущество потихоньку разворовывали, бандиты заставляли рабочих продавать за бесценок акции. Когда выяснилось, что завод продан какой-то неизвестной московской фирме, а та будет увольнять девяносто процентов персонала, Бутяков развел руками, сказал, что такова жизнь и что сам собирается поехать поправить здоровье на Кипр. Правда, тут рабочие едва не отправили его на Кипр по частям. В нескольких посылках. Пришлось оберегать директора от народного гнева. Бутяков тогда очень перепугался. И чтобы прийти в себя, непрерывно пересчитывал стодолларовые купюры, что распирали его бумажник.

Так что верно сказал какой-то мыслитель: «Ничего не меняется в этом лучшем из миров». Только насчет второй части он, по-моему, погорячился.

Было около семи вечера, когда я подъехал к фокинскому дому. Я надеялся, что Нина Валентиновна не будет задерживаться на работе, потому что разговор с одним только Фокиным казался мне бестолковым.

И поначалу мне повезло — дверь открыла Фокина.

— А, это вы, — не слишком приветливо сказала она. — Заходите, нам надо поговорить.

Я был не против и зашел. Мы сели на кухне, за столом друг напротив друга — я и она. Фокин-старший до переговоров не был допущен, хотя в это время находился дома и чем-то гремел в дальней комнате.

— Вы встретились с Артуром? — с ходу спросила она.

— Еще нет. Надеюсь, что сегодня вечером...

— А что же вы делали все это время? — строгим учительским тоном осведомилась она. — Что вы сделали, чтобы мой сын вернулся домой?!

— У вашего Артура нет кабинета, где он принимает посетителей в специально отведенные часы, — заметил я. — Приходится искать его по всему городу. Это длительный процесс с большими тратами бензина.

— Но вы его не нашли!

— Но я его найду. Один раз нашел и второй — найду.

— Раз вы не виделись с Артуром, то вам нечего мне сообщить, — вскинула тонкие брови Фокина. — Зачем вы пришли?

— У меня есть что вам сообщить, — сказал я.

— Наверное, вы хотите сообщить, что бензин дорог и вам нужны еще деньги?!

По ее расчетам, после этой фразы я должен был покраснеть и залепетать что-то жалобное. Но я физически неспособен краснеть.

— По-моему, с деньгами мы все уже решили, — сказал я. — Вы не жена банкира, у которой каждый норовит выклянчить пару баксов. А я не попрошайка. И в отличие от вас я придерживаюсь нашего изначального договора.