Николай Стародымов - Исповедь самоубийцы

Наверное, я должна была бы упасть в обморок или биться в истерике. Я должна была бы ползать на коленях, пытаясь вымолить пощаду…

Однако я просто сидела, глядя на него. И молчала. Молчала в оцепенении, ожидая следующего выстрела. Который оборвет и мое существование. Я перешла за роковую черту. И была готова к тому, что умру.

— Ну и как получился у нас роман?

Самойлов спросил это в привычной для него манере, равнодушно и буднично. И опять спросил совсем не то, что я от него ожидала.

— Что? — не поняла я.

— Как вы находите, получился у нас роман? — терпеливо повторил он.

— Какой роман?

— Ну как это какой? Роман из серии «Современный российский детектив», черновик которого вы мне сегодня передали…

Боже мой! Среди этого кошмара он говорит о каком-то романе! О книжке!..

— По-моему, все получилось, — не дождавшись ответа, удовлетворенно констатировал Вячеслав Михайлович. — И вы со своей частью работы справились прекрасно. Конечно, еще кое-что сыровато. Кое-что требует шлифовки. Где-то пропущены целые куски информации. Заголовок «Наследник Герострата» какой-то аморфный, не привлекает… Но это все мелочи, детали, неизбежные, при условии, что вы написали книгу в таком темпе… В целом я вами, милая Виолетта Сергеевна, вполне доволен.

Самойлов поднялся, переступил через неподвижное тело Светланы. Дотянулся до столика, взял бутылку с коньяком, вернулся на свое место. Покосился на стекленеющие, по-прежнему открытые глаза лежащей на полу женщины и опять уставился на меня. Отпил коньяк прямо из горлышка, сделав несколько больших глотков. Мне было хорошо видно, как по толстой, в складках, шее могучим поршнем несколько раз прошелся кадык.

— Ну а теперь, милейшая моя писательница, вам осталось дописать только эпилог.

— Эпилог? — переспросила я.

Какой тут эпилог?

— Да, вот эта сцена, — он широко повел рукой вокруг, — может, конечно, годиться для финала. Но на эпилог она явно не тянет. Эпилог предусматривает какой-то вывод, какую-то глубокую философскую мысль. Так что вам нужно будет еще над этим подумать…

Он опять глотнул коньяку. Поморщился, но теперь было похоже, не от спиртного, а от боли. Только вот какой — телесной или душевной? Или на душевную боль он вообще не способен?

— Я хочу приоткрыть вам, Виолетта Сергеевна, еще одну тайну, — доверительно понизил он голос. — Вас она просто потрясет.

Самойлов меленько засмеялся. Засмеялся, словно нашкодивший мальчишка — поглядывая на меня чуть смущенно и в то же время в предвкушении моей реакции, которая его должна позабавить.

А я напряглась. Ну сколько еще можно узнавать тайн! Особенно если учесть, что каждая последующая влечет за собой новые жертвы.

— Скажите мне, Виолетта, вы раньше часто влюблялись вот так, вдруг, в человека, который во время первой встречи никакого особого впечатления на вас не произвел? В человека некрасивого, интересы которого слишком далеки от ваших… А, часто?

— Вы это о чем? — Я и в самом деле не могла понять, на что намекает собеседник.

Он ответил не сразу. Поставил бутылку на пол, достал из внутреннего кармана своего пиджака пачку фотографий и небрежным жестом бросил их на кровать поближе ко мне. Я смотрела на них со страхом. Что еще приготовил для меня этот страшный человек?

— Бери-бери, не бойся…

Вячеслав Михайлович весь этот вечер обращался ко мне то на «ты», то на «вы».

Подчинившись, я взяла в руки снимки. Начала перебирать их, просматривая, тщетно пытаясь понять, с какой целью они мне переданы.

На некоторых из фотографий был запечатлен Петр Мезенцев. Еще живой Петя. Причем они были подобраны так, что на всех он выглядел красиво… Знаете же, как это нередко бывает: вроде бы на снимках один и тот же человек — но почему-то на одном он выглядит прекрасно, а на других его и узнать непросто… Здесь, наверное, специально были подобраны самые удачные фотографии Мезенцева… Вот он стоит, по-мужски гордо откинув голову назад, глядит дерзко, смело, выразительно… Вот он же в спортивном зале — и даже на расстоянии видно, какой силой налито его ладное тело… Вот он смеется — искренне, заразительно, веселье так и брызжет из него… Вот Петя в тире — вытянул руку с пистолетом, внимательный взгляд, легкий прищур, лучики морщинок возле глаза… А вот он снят по пояс в душе — так интимно смотрится сквозь искристо рассыпающиеся струи воды…

А вперемешку с фотографиями Петра — снимки совсем другого плана. На них — сплошная эротика. Не грубая грязная порнография, на которую смотреть неприятно, нет, тут все было красиво. Фотографии были подобраны сродни четырем знаменитым прекрасным роденовским целующимся скульптурам. На снимках я видела переплетенные, обнимающиеся, ласкающиеся, целующиеся пары…