Эд Макбейн - Белоснежка и Аллороза

Я не угрожала ему тогда.

Все еще была середина августа. Здесь так жарко в августе, разве вы не знаете, духота на лестнице с покрытыми ковром ступенями, у небольшого бассейна в испанском дворике, ты хочешь писать, Сара? — нет, конечно, нет, у меня уже мокрые штанишки. Кружевные трусики Белоснежки были совершенно мокрые, когда она разговаривала со своим отцом.

Угрозы… Но я не виновна в его смерти, он не был мертв — прости меня, отец, я согрешила, — угроз не было до сентября. День труда. Третье сентября. Почему он называется День труда? Это праздник в честь уймы женщин, изнемогающих от страданий в родильных домах? Как, должно быть, страдала моя мать, Распутная Ведьма, производя на свет Белоснежку. Позже дорогой папочка вручил свою Белоснежку Черному Рыцарю. Черные Рыцари, оба черные как ночь, м-м-м, вот так. Можно ли было ожидать, чтобы черные люди оказались белыми? Я была совершенно изумлена, когда он оказался белым. Ну конечно, невинное создание, всего двенадцать лет. Ему следовало бы быть черным. «Проглоти это, дорогая», — сказал, но я не смогла.

Я была в белом купальном костюме, бикини.

Я грелась на солнце у бассейна, вода в заливе плескалась о сваи, плескалась… О, что она говорила ему по телефону! Эти голоса! Белоснежка лежала на ослепительном солнце в своем белом бикини. Был День труда, но что за труд в особняке Уиттейкеров? — только апатия и похоть. Я не должна этого говорить. Он мой отец, Черный Рыцарь, с его густыми черными волосами, в коротких черных плавках, «проглоти это, дорогая»… Он лежал рядом со мной в шезлонге. Мать, с задатками Распутной Ведьмы, ушла в дом за лимонадом, так как был День труда. Да и слуги отсутствовали. Господи, помоги им. Я сказала ему, я проверяла его, понимаете, потому что у меня не было доказательств… Говорю ему: мне известно, что он все еще встречается с этой Ведьмой Бимбо. Он глядит на меня своими мертвыми, холодными, лживыми глазами и говорит: «Нет, Сара», — мое имя на его лживых губах вызывает во мне отвращение — он надеется, что я проглочу его явную ложь, убеждает меня: «Нет, Сара, я перестал с ней видеться». Я сказала ему, все еще проверяя его, что он лжет, я знаю — он лжет, пригрозила открыть все матери. Она как раз выходит из дома, приближается к нам. Моя угроза, но не моя вина. В том, что случилось, нет моей вины.

Она выходит к нам во внутренний дворик через застекленные двери.

Она несет серебряный поднос с кувшином лимонада. Солнечный луч дробится, окрашивая кувшин в желтый цвет. Я окликаю ее: «Мама, есть кое-что, о чем ты должна знать», — нож ему в сердце! Он хватается за сердце, смотрит на меня, глаза широко раскрыты — прости меня, отец, я согрешила, — и плачет: «Нет, Сара», — его последние слова, мое имя у него на губах — его последнее слово, так как в следующее мгновение он уже мертв. Но, конечно, он не умер, он все подстроил, чтобы меня привезли сюда и представили таким высокообразованным джентльменам… разве не он способствовал моему освобождению из Гробницы для Невинных, куда меня поместили против моей воли… Это она убила его, слова, которые она произнесла по телефону… эти голоса, которые я услышала по телефону. Она убила моего отца, она, шлюха, Распутная Ведьма Трейси!

Я обдумывала, как мне найти ее.

Отец оставил завещание. Премьер-министр, Министр права, прочитал мне его.

Я задавала себе вопрос: как мне найти Трейси?

Я слышала их голоса по телефону.

Ее имя эхом отзывалось в моем мозгу день и ночь.

Трейси.

Та, что убила его. Осмелившись произнести эти слова по телефону.

И, конечно, он оставил ей состояние, неважно, что написано в завещании. Там, где есть завещание, там есть и способ обойти его, и, в конце концов, я слышала эти интимности по телефону, я слышала голоса, я все еще слышу их голоса. Он должен был оставить ей значительную сумму — вы не согласны? У него были основания, не так ли? Поэтому я должна была найти ее, вы понимаете? Белоснежке следовало отыскать средство, с помощью которого можно найти ее, — вот что занимало мысли Белоснежки день и ночь. Найти Трейси, обвинить ее, заставить мучиться, отправить обратно, в ад, откуда она вырвалась, изрыгая своим дыханием смрадный запах серы, исторгая непристойности, — разве позволено говорить такие вещи по телефону?

Мне пришло в голову — я знаю, вы считаете меня психически ущербной, но, конечно, мои доводы, рассуждения тогда, в сентябре, были рациональны и хладнокровны, вполне разумны, — мне пришло в голову, достопочтенные сэры, уважаемые исследователи, что должны быть некие бумаги, документы, записи, хоть что-нибудь! В его столе, в библиотеке! Какой-то ключ к ее личности, ее местонахождению. Естественно, она не вхожа в общество, которое по меньшей мере с неодобрением относится к телефонным звонкам, убивающим людей. Я имею в виду — убившим его бессмертную душу; человеку в его возрасте, хоть и крепкому для своих лет, такому красивому, — делать похотливые, бесстыдные, мерзкие предложения! О мой Черный Рыцарь, ты — лжец, мошенник, притворщик, ты никогда не любил меня!