Эд Макбейн - Белоснежка и Аллороза

Дом, как выяснилось, находился не на берегу залива, а в лагуне, примерно в двух милях от того места, которое указала Сильвия. Для того чтобы попасть туда, нужно было пересечь Северный мост, а не топтаться перед ним. Фактически дом стоял на самой набережной Шорохов. Единственно ценные сведения, которые сообщила Сильвия, касались автофургонов и лачуг, усеявших береговую линию. Но Роулз и Блум потратили три дня, чтобы найти и эти лачуги, и дом на сваях, угнездившийся между ними.

Квартиру, в которой примерно до июля прошлого года обитала Трейси Килбурн, теперь занимала двадцатисемилетняя женщина — Джойс Эпстайн. До февраля она жила в Нью-Йорке, приехала сюда провести отпуск, влюбилась в Калузу и решила здесь обосноваться. В Нью-Йорке Джойс работала секретарем в издательстве, в Калузе занималась продажей недвижимости — не очень-то прибыльное занятие, поскольку проценты под залог стали очень высокими и никто не хотел покупать недвижимость. В Нью-Йорке Джойс жила в многоквартирном доме, на втором этаже, на Восемьдесят третьей улице, возле Первой авеню. В Калузе же занимала полуразвалившуюся деревянную лачугу, откуда открывался вид на одну из красивейших лагун в мире. Цапли грациозно ступали по мелководью, на перилах веранды примостился пеликан. Моя квартира в Манхэттене, рассказывала Джойс, была куда просторней этой, но из своего окна там, в Нью-Йорке, я видела лишь автомобильную стоянку напротив. Здесь — она указала на лагуну — у меня райский сад у порога.

Джойс не знала никого по имени Трейси Килбурн.

Прежний жилец был мужчина, звали его Чарли — как-то так. Джойс столкнулась с ним только один раз — когда въезжала сюда, а он выезжал. Он сообщил ей, что возвращается в Цинциннати, так как не выносит этих проклятых птиц, шныряющих по лагуне. «Как сказала старая дева, когда поцеловала корову», — изрекла Джойс, пожав плечами. Роулз не понял, что она имела в виду, и спросил ее об этом. «Выбор — дело вкуса», — объяснила Джойс и улыбнулась. «О!» — сказал Роулз. Он решил, что не стоит зря терять время, задавая вопросы. Во всяком случае, Джойс не знала Трейси Килбурн. Раздался телефонный звонок. «Может, кто-то хочет купить дом»! — воскликнула Джойс, бросаясь к телефону.

Мужчина, живший по соседству, сидел возле своего автофургона и потягивал пиво из жестянки. На нем была белая фуфайка без рукавов и голубые шорты. Он назвал свое имя: Харви Уолленбак — «меня здесь называют Харви Уоллбангер» [17] Уоллбангер — прошибатель стен. — и спросил, чем может быть полезен. Роулз поинтересовался, давно ли он здесь живет.

— Уже три года, — сказал Уолленбак.

— А в июле прошлого года? — спросил Блум.

— Если я прожил здесь три года, то жил и в июле прошлого года, верно? — съязвил Уолленбак. Ему, по-видимому, перевалило за шестьдесят — пугало с всклокоченными седыми патлами, желтыми от никотина зубами и пальцами. Дверь в его автофургон была приоткрыта, там работал телевизор. Передачу, похоже, не смотрел никто. Шла мыльная опера — один из любимейших жанров матери Роулза. Что-то о докторах и медицинских сестрах. Какие-то умники толковали о незаконнорожденном ребенке. В мыльных операх все упирается в умников и незаконность, только в это. Мыльной опере не нужен смелый, острый сюжет — дневной сериал, одним словом. Но это все равно что назвать мусорщика инженером по санитарии.

— Вы знали девушку по имени Трейси Килбурн? — спросил Блум. — Жила по соседству с вами. — Он указал на дом на сваях.

Джойс Эпстайн пробежала к своей машине, прощально помахав детективам рукой.

— Очень красивая, — продолжал Блум. — Жила здесь в прошлом году, примерно с мая по июль.

Машина тронулась с места. Улыбаясь, Джойс снова помахала им рукой и укатила по мощенной гравием дорожке.

— И зовут ее… — уточнил Уолленбак, — Трейси Килбурн?

— Так у нас значится, — сказал Блум.

— Никогда не знал ее имени… если это та, которую вы ищете. Высокая блондинка, где-то пять и девять, пять и десять. Голубые глаза. Титьки наружу. Вертится, как Бетти Грейбл. Вы помните Бетти Грейбл? — Он повернулся к Роулзу. Роулз кивнул. — Такую девушку вы ищете? — спросил Уолленбак.

— Похоже, это она, — сказал Блум. — А вы помните, как разговаривали с девушкой, которая приезжала сюда и спрашивала о ней? Это было уже где-то в июле, когда мисс Килбурн уехала.

— Может, и разговаривал. — Уолленбак внезапно насторожился и поглядывал на детективов с подозрением. — Почему вы спрашиваете? В чем дело?