Джеймс Чейз - Это грязное дело шантаж

Крис рассказывает мне, как ему хочется вернуться в Нью-Йорк и вновь приступить к работе. Доктор Густав настаивает еще на неделе отдыха. Он с любопытством посматривает на Криса, когда тот этого не видит. У меня такое подозрение, что он не до конца уверен в успешном эффекте операции, но старается ничем не выдать себя. Да и какой доктор вел бы себя иначе, будь он на его месте? Вчера я проводила его до машины. Крис наблюдал за нами с террасы. Он опять повторял, что не стоит слишком обнадеживать себя. Что он имеет в виду? Может быть, хочет о чем-то предупредить?

Прошлой ночью… (наверное, поэтому я опять принялась за свой дневник…) Крис подошел ко мне на террасе и сел рядом. Некоторое время мы молча наблюдали за отражением луны в воде. Позже он пришел в мою комнату. Принялся ласкать, пытаясь возобновить интимные отношения. Я была ошеломлена, так как он проявил ко мне интерес, как к женщине, впервые за последние два года. Часто ночами, лежа одна в постели, я мечтала о близости с ним, страстно желала, чтобы он обнял меня, прижался лицом к моей груди, слился со мной. Но когда вчера он вошел в мою комнату, освещенный мертвенным светом луны, меня охватил животный ужас. Я вспомнила о том, что он сделал о той женщиной. Его прикосновения заставили сжаться все мое существо. От страха я боялась вздохнуть. Наверное, он прочитал и понял выражение моего лица. Он грустно улыбнулся и прошептал: «Все образуется. Ты вновь привыкнешь ко мне. Я постараюсь быть таким же терпеливым, как ты…» Однако я почувствовала, что он расстроен и огорчен. Когда он ушел обратно в свою комнату, я расплакалась. Я знаю, что никогда не вынесу его прикосновений. Сколько бы ни прошло времени. И это называется начать новую жизнь?

6‑е сентября.

Мы сидели рядом на террасе, когда эта девушка спускалась по ступеням отеля под восхищенными взглядами мужчин. Она действительно была хороша — молодая, стройная, бронзовая от загара, с пышными волосами янтарного цвета. Она ступала с такой уверенностью, которую мне уже никогда не обрести. На ней был какой-то сатанинский купальник, который скорее демонстрировал, чем скрывал. Я невольно позавидовала жизненной силе, струившейся из каждого изгиба ее безупречного тела. Она прошествовала к своей машине и села за руль, прекрасно сознавая, что произвела желаемый эффект.

— Ты видела ту девушку? Интересно, кто она такая? Нет, ты заметила, как двигалась эта Евина дочь? — восхищенно произнес Крис.

— Какая девушка? — глупо притворилась я. — Нет, не обратила внимания.

Конечно же, он сразу распознал мою ложь. Но сделал вид, что поверил, и принялся безучастно листать книгу. Наблюдая за ним исподтишка, я заметила, что он не читает. У меня тупо заныло сердце.

Это был их последний день пребывания в отеле «Спэниш Бэй». Вэл была занята упаковкой вещей. Завтра утром они вылетают в Нью-Йорк. На террасе Крис читал «Крошку Доррит». Вэл закрывала последний чемодан, когда зазвонил телефон.

— Вэл? Все в порядке, детка? — раздался в трубке голос отца.

— Да, папа. Мы вылетаем в десять утра.

— Отлично. Я встречу тебя в аэропорту. Как Крис?

— Прекрасно. Не дождется, когда вновь займется делом.

— Приятно слышать. Как его самочувствие? С ним действительно полный порядок?

— Ну конечно, отец! Я же говорю, готов хоть завтра за работу, — немного раздраженно ответила Вэл.

— Да? Ну, хорошо… Раз ты так говоришь… Я разговаривал с Циммерманом. Он мне не понравился. Слишком самоуверен. У меня всегда вызывали недоверие чересчур самоуверенные люди. Особенно врачи с их дежурным оптимизмом.

Вэл закрыла глаза. По опыту она знала, что ее отец всегда оказывается прав.

— Не волнуйся, дорогой. Крис в порядке. Завтра сам в этом убедишься.

— А как ты, дорогуля? Как твое настроение?

Неожиданно у Вэл запершило в горле и защипало глаза. Она молчала, не в силах справиться с нахлынувшими слезами.

— Вэл! Почему молчишь? Я спросил тебя о настроении, — встревоженно проговорил отец.

— О… я… у меня тоже все нормально, папочка милый. Я так соскучилась. Спасибо, что позвонил. До завтра! — и она поспешно положила трубку.

В течение нескольких минут Вэл не могла унять непрошеные слезы. Потом промокнула глаза кончиком платка, всхлипнула последний раз и встала. На ум пришли слова, когда-то произнесенные Крисом:

«Твой отец — поразительный человек, Вэл. Неуязвимый, словно покрытый броней. Он не позволяет себе слабостей, не говоря уж о том, чтобы сломаться, как я. Это свойство, присущее лишь исключительным личностям. Оно не доступно посредственностям вроде меня. Пыжишься, думаешь, что ты в порядке, преуспеваешь в жизни, а на поверку оказывается, что внутри тебя — пластилиновый стержень. И на самом деле — ты тряпка…»