Вячеслав Сухнев - В Москве полночь

— Свою тачку когда заберешь? — спросил бармен.

— С делами надо разделаться, — вздохнул Толмачев.

…С утра пораньше он вновь позвонил Седлецкому и узнал, что тот еще не вернулся. Ладно, прочь сомнения! Поехал на свидание с Машей.

Возле станции метро «Цветной бульвар» раскинули лотки уверенные деловые мальчики. Продавали они невообразимую заваль — от арабской жевательной резинки с давно истекшим сроком годности до кроссовок с экзотическими товарными знаками фирм, не значащихся ни в одном каталоге. Была в развалах и пища духовная — сработанная на хороших машинах макулатура, жевательная резинка для мозгов: анжелики во всех видах и позах, пираты всех времен и народов, вампиры разной степени агрессивности, космические бродяги вкупе с космическими же проститутками…

Пестрое торжище, заплевавшее и замусорившее подступы к метростанции, перегораживало дорогу густой, замешанной на утреннем раздражении толпе, рвущейся из подземки. Наступал Час Чиновника, и на поверхность выплескивались потоки служащих многочисленных контор и ведомств, расположенных вокруг Самотеки, на задворках старого цирка и Центрального рынка.

Дожидаясь Машу, Толмачев прохаживался у лотков и приценялся к книжкам, заранее зная, что не купит ничего из этого пестрого месива, рассчитанного на оголодавшего по «культурке» денежного обывателя. В толчее и гаме ему трудно было следить за людским водоворотом, и Толмачев теперь жалел, что не договорился встретиться в более спокойном месте.

Время спешило, как толпа вокруг, и Толмачев уже начал терять надежду, но вдруг на фоне взвихренной колышущейся массы возникла небесным видением Маша, этакая скромная, старательная и милая Сонечка Мармеладова загаженной постперестроечной Москвы. Пока сна, подталкиваемая со всех сторон целеустремленными чиновниками и барыгами, озиралась в поисках клиента, Толмачев на всякий случай проверял — не прицеплен ли и к Маше неброский, но надежный хвост. Общество, где проститутка по вызову выглядит более человеком, нежели окружающие, это общество… Далее Толмачев не смог продолжить мысль, как ни тужился. Он пробился к Маше и взял ее под руку.

— Ой, — вздрогнула она, — а я думала — опоздала.

Толмачев повел ее через дорогу, сквозь пролом в чугунной решетке, к скамейкам бульвара. Тут полнокровно жило и дышало свое общество. Накаченные ребята с наглыми сонными мордами пили пиво из банок, молодецки сплющивая тару в крепких кулаках и меча ее в кусты. Нечистый заросший старик, растягивая удовольствие, крошил на газету булку, а потом медленно выбирал куски и растирал их беззубыми деснами. Молодые мамаши, хихикая и загораживая дорожку колясками, обсуждали семейные дела. Вдумчиво похмелялись типографские рабочие из концерна «Литературная газета», вытирая руки о промасленные комбинезоны и задушевно матерясь. Неподалеку от них дремала аккуратная старушка в белом пыльнике, шляпке с вуалеткой и кожаными вишнями. Торопливо жрали, разложив на коленях припасы и не поспевая за конъюнктурой, торговцы с рынка.

Наконец, Толмачев и Маша нашли свободную скамейку.

— Поцелуемся за встречу? — спросил, присаживаясь, Толмачев.

— Ну, если вам так хочется, — неуверенно сказала Маша и потянулась лицом.

Он прикоснулся к ее губам, ощущая слабый запах мятной карамельки.

— Какой-то вы усталый, — поделилась наблюдениями умница.

— Опять — вы! — подосадовал Толмачев. — И не устал я, а просто не выспался. Однако, лапа, ближе к делу.

Чем дольше объяснял Толмачев задачу, тем круглее становились глаза Маши.

— Ничего сложного, — в который раз повторил Толмачев и вытер лоб. — Подходишь, окликаешь по имени-отчеству и просишь о чем-то. Неважно о чем. Дальше он сам будет работать. Хорошо заплачу, не сомневайся. Вот задаток.

Маша приняла пачку банкнот, развернула веером и, не считая, бросила в сумочку — к пудренице, ключам, проездным билетикам и прочему девическому добру.

— Значит, договорились? Молодец. Вопросы есть?

— Есть. Скажите… скажи, ты только деловой или совсем крутой?

— Совсем крутой — как понимать?

— Ну, бандит…

— Деловой, — серьезно сказал Толмачев. — Совсем деловой.

— Честное слово?

— Чтоб я сыром подавился!

Маша долго морщила переносицу, соображала. Толмачев не торопил.

— Ладно, — поднялась девушка. — Пошли, покажешь.

Они двинулись по дорожке, мимо скамеек с нелюбопытным народом, на выход из зарешеченного сквера. Напротив, под эстакадой на Садово-Самотечной улице, как помнил Толмачев, обычно оставлял машину Самарин.