Вячеслав Сухнев - В Москве полночь

— Что он лопочет? — на местном языке спросил у бородатого мальчишка с автоматом. — Может, дать ему по морде?

— Подбери сопли, — вздохнул бородатый.

Мальчишка, видать, с огорчения, развернулся и дал очередь по скатам автобуса.

— Ты что делаешь, хулиган? — плачущим голосом закричал Алиев. — С резиной такая напряженка…

«Напряженка» он произнес по-русски.

— А по яйцам не хочешь? — спросил мальчишка.

Алиев благоразумно промолчал.

— Твоих гостей, майор, мы на некоторое время заберем, — сказал Алиеву бородатый, очевидно, командир партизан. — Не советую поднимать шум. Иначе гости пострадают.

— Что я скажу начальству? — скривился Алиев. — Лучше б ты убил меня, Наби!

Бородатый улыбнулся и подмигнул майору:

— Как-нибудь в другой раз, сосед…

— Я никуда не пойду, — сел на асфальт Федосеев. — Мне и тут неплохо.

— Тогда мы вас понесем, — равнодушно сказал бородатый.

Под дулами автоматов Федосеев и Седлецкий сошли в кювет и двинулись по зеленой лощинке. Она кончалась у реки, шумевшей все ближе и ближе.

— Вы понимаете, что нас будут искать? — сердито спросил генерал у командира партизан.

— Не успеют, — сказал тот. — И успокойтесь, генерал. Вы же приехали сюда оценить обстановку, не так ли? Вот мы и даем возможность увидеть полную картину.

Они уже подошли к реке. Солдат, который остановил машину у рогатки, первым вошел в быструю воду, снял каску и на ходу ополоснул лицо. Седлецкий отметил, какой он белобрысый и светлоглазый — тверской, должно быть, или псковский. А вот горбоносый черноглазый Седлецкий, предки которого не один век обживали донские степи… Ему бы усы еще — и никто не усомнится, что он вырос в окрестных горах.

Переходя играющую под солнцем реку, Седлецкий посмотрел на далекий мост у военного городка. Опора моста мелькнула и скрылась за береговым поворотом. Выбрались на берег, который неширокой полосой песка и гальки тянулся вдоль крутых глинистых увалов с проступающими каменными лбами.

— Не обессудьте — завяжем глаза, — остановился бородатый. — Наша безопасность дороже комфорта уважаемых московских гостей.

— Что заканчивали, командир? — спросил Седлецкий, когда бородатый прилаживал у него на глазах плотную черную косынку. — Я же чувствую — интеллигентный человек…

— Факультет журналистики, — ответил бородатый. — Одно время редактировал здешнюю молодежку, если вам интересно. Однако перо, как убедился, весьма слабый аргумент в политических спорах…

Шли еще минут двадцать, постепенно поднимаясь куда-то в гору. Солнце жгло спину, и вскоре Седлецкий почувствовал, как пот стекает между лопаток. Вдруг солнце перестало давить на затылок, пахнуло прохладой и одновременно затхлостью. Так пахнет, вспомнил Седлецкий, в погребе.

Косынку сняли. Сначала он ничего не мог разглядеть в полутьме. Потом проступили неровные стены большой пещеры, нары, груда оружейных цинков, картонные коробки, снарядные ящики. Бородатый, пристроившись под неяркой аккумуляторной лампочкой, разглядывал документы захваченных.

— Фахри! — позвал командир мальчишку. — Отведи гостя к Саиду. Напои чаем. И нам с генералом принеси.

Допрашивать будут отдельно. Значит, и этому учат на факультете журналистики? Пройдя извилистый узкий ход, они с мальчишкой оказались в пещере поменьше, пообжитее. Тут стояла даже этажерка с горкой книг и радиоприемником «Альпинист». Навстречу встал тучный старик в папахе и обычном костюме, подпоясанном пулеметной лентой.

— Дядя Саид, командир приказал напоить его чаем.

Саид молча показал Седлецкому на ящик из-под толовых шашек. «Армвзрывпром», прочитал Седлецкий на ободранных досках.

— Говорите по-русски, уважаемый Саид? — спросил он, присаживаясь на ящик.

— Говору, — сказал Саид. — Но плохо. Горам жил, русскых мало стричал. Кушай чай!

Он налил из большого армейского термоса крепкого чая в цветастые чашки и поднес одну Седлецкому.

— Спасибо… Как здоровье, уважаемый Саид?

Седлецкий покосился на стены пещеры. Такую ухоронку он видел после разгрома андарабадской базы Мавлюд Шаха. Тактика горных войн, очевидно, везде одинакова. Из пещеры партизан можно выкурить только газами…

— Москвам живошь? — спросил между тем Саид любезно. — Дети-мети есь?

Дети — это дети, а мети — все остальное.

— Есть — вздохнул Седлецкий. — Как же без детей.

— Ох-хо, — покачал папахой Саид. — Тырудно…

В молчании они допили чай, вновь наполнили чашки. Мальчишка Фахри унес термос командиру. В прореху плащ-палатки, изображающую дверь, просунулась белобрысая голова давешнего солдатика.