Он обернулся и посмотрел на меня. И я подумал что за эти несколько минут он сильно постарел. Глаза постарели. Он прибавил:
Люди скажут вам что это Вьетнам поставил страну на колени. Но я в это никогда не верил. Она уже была нездорова. Вьетнам стал просто последней каплей. Нам нечего было дать им с собой когда мы посылали их туда. Если б мы послали их без винтовок не знаю намного ли было бы хуже. Нельзя вот так отправляться на войну. Нельзя идти на войну без Бога в душе. Не знаю что будет когда случится новая. Просто не знаю.
Вот так мы поговорили. Я поблагодарил его за то что он не пожалел на меня времени. Назавтра был мой последний день на службе и надо было о многом подумать. Проселочными дорогами я вернулся на шоссе I-10. Доехал до Чероки и свернул на 501-е. Я пытался оглянуться на свое прошлое но иногда оно просто еще слишком близко. Целая жизнь нужна чтобы по-настоящему себя понять и даже тогда можешь ошибиться. А ошибиться мне не хотелось. Я думал о том почему меня потянуло в полицейские. С одной стороны во мне всегда жило желание руководить. Покоя не давало. Чтобы люди подчинялись мне. А с другой стороны просто хотелось каждого тонущего втащить обратно в лодку. Если бы я старался что-нибудь улучшить то улучшение наступило бы. Думаю мы, все мы плохо подготовлены к тому что на нас надвигается не важно какую форму оно принимает. И что бы это ни было мне кажется у нас недостаточно сил противостоять ему. Эти старики с которыми я разговариваю, если б я сказал им что придет время когда на улицах наших техасских городов появятся люди с зелеными волосами и костями в носу говорящие на языке которого понять невозможно, они бы просто не поверили. А если сказать им что это будут их собственные внуки? Да, такие вот знаки и чудеса и неведомо откуда все взялось. И неведомо как с этим бороться. Было у меня чувство что смогу хотя бы что-то исправить но теперь такого чувства просто больше нет. Я чувствую то же что старики с которыми разговаривал об этом. Что лучше уже не станет. Я должен защищать то во что теперь не верю так как когда-то. Должен верить во что-то с чем больше не могу соглашаться так как прежде. Вот в чем дело. И прежде-то у меня не получалось. А теперь я увидел все совершенно ясно. Увидел множество таких кто отступил от своей веры. Меня заставили увидеть это снова и заставили увидеть себя. К лучшему или к худшему не знаю. И не знаю даже стоит ли советовать вам идти служить в полицию как я хотя раньше не сомневался бы. Если сейчас я лучше разбираюсь в жизни то это далось мне немалой ценой. Очень немалой. Когда я сказал ей что подаю в отставку она сперва не восприняла это буквально но я объяснил что действительно ухожу со своего поста. Мол, надеялся что люди этого округа окажутся достаточно благоразумны чтобы даже не голосовать за меня. Мол, не чувствую себя вправе брать их деньги. Она говорит, ты ведь это не серьезно а я ей: Нет совершенно серьезно. С этой моей работой у нас шесть тысяч долларов долгу и я не знаю как мы будем выкручиваться. Помолчали оба. Я не представлял что она так расстроится. Наконец говорю ей: Лоретта, я больше не могу на этой работе. А она улыбнулась и сказала: Ты хочешь уйти пока находишься наверху? И я ответил: Нет мэм я просто хочу уйти. Ни на каком я к черту ни наверху. И никогда не буду.
Еще одна вещь и я заткнусь. Я бы промолчал но в газетах напечатали. Я ездил в Озону разговаривал с прокурором округа и мне сказали что я могу переговорить с адвокатом того мексиканца если хочу и возможно дать показания на суде но это все что они могут сделать. То есть не сделать ничего. Ну вот я пытался и конечно это ничего не дало и человек получил смертный приговор. Тогда я поехал в Хантсвилл к нему и вот что из этого получилось. Я вошел в камеру сел и он разумеется знал кто я такой потому что видел меня на суде и вот он говорит: Что ты принес мне? Я отвечаю что ничего ему не принес а он мне мол он думал что я обязательно чего-нибудь принесу. Конфеты там или что-то вроде. Просек мол что я неравнодушен к нему. Я глянул на охранника и охранник отвернулся. Я посмотрел на этого человека. Мексиканец лет тридцати пяти или сорока. Хорошо говорит по-английски. Я сказал что пришел не для того чтобы он меня оскорблял а просто хотел чтобы он знал: я сделал для него все что мог и мне жаль поскольку считаю что он не виновен на что он только задрал голову расхохотался и сказал: Где они только нашли такого как ты? Ты что, только на свет родился? Я влепил тому сукину сыну пулю меж глаз затащил за волосы обратно в его же машину поджег ее и поджарил его.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу