Росс Макдональд: Кровавый след на песке

Эстер было нелегко приспособиться к жизни в двухкомнатной квартире на проспекте Спадина. Одна из проблем заключалась в болезни ее глаз, сосуды долго не могли восстановиться. Неделями она не выходила из квартиры, перестала причесываться, пользоваться косметикой и даже умываться. Она отказывалась готовить ему пищу. Говорила, что подурнела, потеряла работу и все остальное, из-за чего стоило жить.

— Мне не забыть прошлой зимы, — сказал Джордж Уолл.

В его словах скрывалось много чувства. Я повернулся и посмотрел на него. Он не ответил на мой взгляд. С задумчивым выражением он смотрел мимо меня на голубые воды Тихого океана. Зимние солнечные блики сверкали на его поверхности как скомканная фольга.

— Тогда стояла холодная зима, — продолжал он. — Снег скрипел под ногами, из ноздрей шел густой пар. Окна покрылись толстым слоем инея. Все время выходила из строя отопительная печь на мазуте, стоявшая в цокольном этаже. Эстер подружилась с консьержкой дома, с женщиной по фамилии Бин, которая жила в соседней квартире. В обществе миссис Бин она начала ходить в церковь — в такую причудливую маленькую церквушку, которая расположена в старом здании на Блуре. Я приходил домой с работы, а они сидели и разговаривали в спальне об искуплении, перевоплощении и других подобных вещах.

Однажды вечером, когда миссис Бин ушла, Эстер заявила мне, что Бог наказывает ее за грехи. Именно поэтому она сделала неудачный прыжок и застряла у меня в Торонто. Она сказала, что должна пройти очищение, чтобы ее следующее перевоплощение прошло на более высоком уровне. Примерно в течение месяца после этого мне пришлось спать на диване. Господи, как мне было холодно...

Накануне Рождества она разбудила меня среди ночи и объявила, что прошла через очищение. Во сне ей явился Христос и простил ей все грехи. Сначала я не принял всерьез ее слова — как я мог это сделать? Я пытался отшутиться, посмеяться над ней. И тогда она рассказала мне о том, что имела в виду под своими грехами.

Но тут он замолчал.

— Что же она имела в виду? — спросил я.

— Лучше не рассказывать об этом.

Он произнес это сдавленным голосом. Я искоса взглянул на него. Его лицо залила краска, покраснели даже уши.

— Как бы там ни было, — продолжил он свой рассказ, — у нас состоялось определенное примирение. Эстер отказалась от своего псевдорелигиозного увлечения. Но вместо этого она неожиданно загорелась страстью к танцам. Танцы — на всю ночь, а весь день — сон. Я не мог вынести таких нагрузок. Ведь мне надо было ходить на работу, не забывать о своей старой привязанности к бейсболу и хоккею и другим детским развлечениям. Она взяла себе за моду ходить одна в район Виллидж.

— Кажется, вы говорили о жизни в Торонто.

— В Торонто тоже есть район Виллидж. Он очень напоминает основной, в Нью-Йорке, но, конечно, поменьше размером. Эстер связалась с группой любителей балета. Она целиком ушла в уроки танцев с учителем по фамилии Педрейк Дейн. Она коротко постриглась и проделала в мочках дырочки для сережек. Стала надевать белые шелковые блузки и брюки в обтяжку а ля матадор и разгуливать в них по квартире. Она все время выполняла какие-то па, или как там называются эти фигуры. О некоторых вещах спрашивала меня по-французски, хотя сама французского не знала, и если я не понимал в чем дело, то надувала губки.

Она могла сидеть, уставившись на меня, и не моргать в течение пятнадцати или двадцати минут кряду. Можно было подумать, что я — предмет мебели и она обдумывает, как меня лучше употребить. А может быть, в то время я вообще переставал для нее существовать. Знаете, как это бывает?

Я это знал. И у меня была жена, и такая пропасть молчания поглотила ее. Правда, я не сказал об этом Джорджу Уоллу. Он продолжал рассказывать, извергая на меня потоки слов, как будто они долго хранились у него в замороженном состоянии и, наконец, оттаяли под солнцем Калифорнии. Возможно, в тот день он бы все равно излил свою душу, будь то хоть железный столб или деревянная статуя индейца.

— Теперь я понял, чем она занималась, — сказал он. — Она пыталась возродить самоуверенность дурацким, ненормальным образом, собраться с силами, чтобы уйти от меня. Толпа, с которой она спуталась — Педди Дейн и другие из его шайки шмыгунов, подбивала ее пойти на это. Мне надо было предвидеть такой поворот дела.

Поздней весной они подготовили своего рода танцевальный спектакль в небольшом театре, где когда-то была церковь. Эстер выступала в ведущей мужской роли. Я пошел туда посмотреть и совершенно ничего не понял. Речь шла вроде бы о раздвоении личности, которая влюбляется в саму себя. А позже я слышал, как они расхваливали, превозносили ее достоинства. Они говорили, что она зря растрачивала себя в Торонто, выйдя замуж за такого пентюха, как я. Она просто обязана поехать в Нью-Йорк или вернуться в Голливуд. В тот вечер мы поссорились, когда наконец вернулись домой. Я поставил перед ней вопрос ребром: она должна расстаться с этими людьми и с их представлениями. Я сказал, что она должна прекратить ходить на уроки танцев и выступать на сцене, должна оставаться дома и носить обычную женскую одежду, убираться в квартире и готовить хотя бы несколько съедобных блюд. Он неприятно усмехнулся. Это прозвучало, как будто внутри его кто-то поскрипел сломанными предметами.